– Это верно, недаром я думала, что он разорвет меня, когда пробивался наружу.
– Ничего подобного, ты ошибаешься. Он сам сделал всю работу, когда рвался в этот мир.
– Ранулф! – рассмеялась она и увидела его ответную улыбку. – На этот раз ты не выглядишь таким самоуверенным!
Ранулф прижал ее к себе:
– Я скажу, чего боюсь. Не знал, что роды – это так трудно. Ты такая маленькая, а мой сын – очень большой.
– Я уже почти забыла о боли, так что не беспокойся обо мне. Достаточно того, что я тебе угодила.
Он прислонился к дереву.
– Да, Монтгомери – само совершенство, и я…
– Монтгомери?! Ты уже дал ему имя, даже не посоветовавшись со мной? Что, если бы я выбрала другое?
Ранулф пожал плечами:
– Я бы все равно не передумал. Моего сына зовут Монтгомери де Уорбрук, четвертый граф Мальвуазен. Это имя моего деда, и он снова оживет в моем сыне. Скоро мы вернемся на остров и окрестим малыша. Дейкр будет крестным отцом, а вторым крестным назначим Маларда.
– Малард? Разве не следовало бы попросить твоего брата Джеффри?
– Нет, Джеффри нужна девочка, чтобы лелеять и баловать. Мой человек заслужил такую честь.
– Верно. А в крестные матери возьмем Беренгарию, если это не нарушает твоих тщеславных планов.
Он пропустил мимо ушей ее ехидную реплику, задумчиво глядя вдаль.
– Жаль, что матушка его не увидит. Она так мечтала о доме, полном детей!
Лайонин безуспешно пыталась найти слова сочувствия:
– Уверена, что она была счастлива подарить миру такого красивого мальчишку, как ты!
– В этом она была полностью с тобой согласна, – расплылся в улыбке Ранулф. – Может, даже хорошо, что она так и не увидела, каким никчемным вырос Джеффри.
– Ты чересчур низкого мнения о брате. Я нахожу его красивым и добрым.
– Сегодня я не поддамся на твои издевки, потому что слишком рад рождению сына.
– Молюсь, чтобы он, оказавшись похожим на тебя, не унаследовал твоего тщеславия и высокомерия.
Он поцеловал ее в шею:
– Он будет милым ребенком и счастьем своей матери. Я сегодня уже говорил, что люблю тебя? И с каждым днем все больше.
– Нет, но я жадно впитываю твои слова. Он резко вскинул голову.
– Ты мое проклятие. Месяцами оставляешь меня одного, и я не могу найти женщину по вкусу, а когда снова вижу тебя, размерами ты соперничаешь с моим конем, и вот теперь приходится ждать, пока ты оправишься после рождения сына. Думаю, что буду воздерживаться даже от поцелуев, пока ты окончательно не встанешь на ноги.
– Ты очень заботливый муж, – прошептала она, проводя губами по его шее.
– Лайонин! Немедленно прекрати! Лучше скажи, какой подарок ты желаешь получить за сына? Если хочешь, я добуду тебе корону из звезд.
– Ах, мой галантный рыцарь, ты так великодушен! Но пусть звезды остаются на местах, чтобы и остальные могли ими любоваться. Больше всего я мечтаю о возвращении в Мальвуазен, к людям, которых знаю и люблю. И еще я желаю здоровья сыну.
– Но, может, какую-нибудь безделушку? Драгоценность? Лайонин немного подумала.
– Мне бы хотелось вернуть львиный пояс.
Ранулф широко улыбнулся и, порывшись в висевшем на талии кошеле, вынул золотой пояс. Глаза Лайонин восторженно сверкнули.
– Любое твое желание – закон для меня. Лайонин, радостно вскрикнув, прижала пояс к груди.
– Ты и не знаешь, как я страдала из-за его потери! Но у меня отобрали все остальное, и мне нечем было подкупить мальчишку. Из всех вещей я ничего не любила так, как этот пояс.
Ранулф продолжал улыбаться.
– А как насчет меня, Львица? Разве я не отношусь к твоим владениям и на меня не распространяется часть твоей любви?
– Но я не владею тобой, Ранулф. Ты никому не можешь принадлежать.
Лицо его было серьезным.
– Боюсь, ты ошибаешься, маленькая Львица. Если кто-то когда-то и владел мужчиной, так это ты.
Их взгляды скрестились в глубочайшем понимании и бескрайней любви, перехлестнувшей границы повседневного существования или наслаждений плоти. В этот миг соприкоснулись их души.
Крик ребенка вернул их к действительности.
– Монтгомери зовет маму, – вздохнула она. Ранулф легко поднялся с женой на руках:
– Тогда мы принесем ему все, что он желает. Сыну Черного Льва достаточно попросить, и он получит весь мир.
– Вижу, что отныне на мне лежит тяжкое бремя, ибо малыш, несомненно, вырастет твоей точной копией.
– Да, и Львица будет обожать нас обоих.
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
На этот раз, когда Лайонин кормила сына, Малард деликатно отвернулся.
– Прекрасный малыш, верно? – хвастался Ранулф.
– Да, милорд. В его возрасте я не видел малыша сильнее! И какие густые волосики!
– Что скажешь, если мы предложим тебе стать крестным Монтгомери?
Малард долго молчал.
– Это большая честь, – тихо выдавил он наконец, – и не думаю, что я ее достоин.
Лайонин прикрыла грудь и прижала к себе спящего малыша, играя с локоном черных волос, которые уже начинали виться.
– Думаю, ты более чем достоин, поскольку помогал привести его в мир. Немногие крестные отцы могут этим похвастаться.
Смуглый рыцарь улыбнулся:
– Можете быть уверены, я стану любить мальчика, как собственного сына.
– По-моему, ты уже его любишь, – начал Ранулф, но тут же замолчал и прислушался. – Кто-то едет, – прошептал он, выхватывая меч.
Малард с трудом поднялся, цепляясь за острые камни стены, и загородил собой Лайонин и младенца.
Ранулф встал на пороге и вопросительно оглянулся на рыцаря.
– Пока во мне останется хотя бы капля жизни… – мрачно заверил тот.
Лайонин не двигалась с места, прижав к груди Монтгомери. Она заметила, что рана Маларда вновь открылась. Но он крепко стоял на ногах, не обращая внимания на боль и лившуюся на землю кровь, верный своему долгу, готовый защитить госпожу и нового лорда Уорбрука.
– Да здравствует «черная стража»! – раздался крик Ранулфа откуда-то сверху, из укромного места, где он готовился к нападению. Он спрыгнул вниз и помчался приветствовать своих людей.
Малард почти свалился на пол и вытянул ногу. Только сейчас его лицо исказилось гримасой боли.
– Будь я один, – застенчиво улыбнулся он, – наверняка завыл бы на луну. Хорошо, что вы рядом.