— А теперь, — важно заявила она, — я встречусь с человеком, который должен сопровождать меня, богатейшую женщину во всей Англии. Я посмотрю, достоин ли он того, чтобы отвезти меня к тому, кого отец выбрал мне в мужья. Нет, подождите, сначала расскажите мне о нем.
Взгляды всех присутствующих обратились на Джеми, который смущенно опустил голову и прижал к груди руку Беренгарии. Он пробыл дома всего несколько дней и за это время понял, что не может находиться вдали от своей семьи.
— Джеймс Монтгомери, — громко сказала Джоби. — Ах да, я слышала об этой семье. Деньги есть, но мало. Но если сравнивать со мной, то про всех можно говорить, что денег нет, не так ли? Что? Громче, я не слышу! Да, да, так лучше. Знаю, что я богата, но мне, как истинной женщине, приятно, когда об этом говорят вслух. — На мгновение она задумалась, залюбовавшись кистью левой руки. — Так о чем же я? Ах да. Об этом человеке, которого удостоили великой чести сопровождать меня. Он Монтгомери. Что ты там несешь? Он из бедной ветви клана Монтгомери? — Нежное личико Джоби озадаченно сморщилось. — Бедной? Кажется, я не знаю, что значит это слово. Пожалуйста, объясните мне. — Когда смех стих, она продолжала: — А-а, понятно. Это те, у кого только сто шелковых платьев и крохотные драгоценные камешки в украшениях. Что? Вообще нет драгоценностей? И шелков? Вы говорите, что у половины его дома нет крыши, а у него самого не всегда бывает мясо на столе?
Последние слова не вызвали смеха у Джеми, знавшего, что именно по этой причине он опустился до того, чтобы сопровождать какую-то избалованную наследницу через всю Англию к ее не менее богатому жениху. Однако ему не нравилось, когда об этом говорилось вслух.
Джоби не обратила внимания на недовольство брата.
— Раз у него нечего есть, значит, он должен быть очень… маленьким, — с наигранным изумлением воскликнула она, чем заставила Джеми хоть на минуту забыть о мучивших его проблемах.
Уж что-что, а маленьким его не назовешь. — Неужели мне придется нести его в коробочке? — в ужасе вскинула руки девочка, не забыв при этом показать, что ей тяжело двигаться под весом драгоценностей. Она растопырила пальцы, будто воображаемые кольца мешали ей сдвинуть их. — В отделанной драгоценностями коробочке, естественно, — добавила она. — Это неплохая мысль: коробочка послужит мне еще одним украшением. Как! Коробка еще не готова? Ты уволен! И ты! И… Ах, он не маленький. Он большой, хотя ничего не ест. Не понимаю. Наверное, будет лучше, если вы пришлете его ко мне и я взгляну на этого… этого… Что это было за слово? Да, бедный. И я взгляну на этого медного, нет, бедного человека.
Джоби изобразила, как наследница Мейденхолла, придавленная весом драгоценностей, неподвижно стоит и ждет появления Джеймса Монтгомери.
Сложив губы, девочка издала звук, похожий на скрип ржавых дверных петель.
— Утверждают, — обратилась она к зрителям, — что золотые петли скрипят еще громче. Поэтому мы отказались от них.
В следующее мгновение на лице девочки отразилось изумление: ее челюсть отвисла, глаза расширились. Затем она поднесла руки к лицу, словно пытаясь отгородиться от ослепительного света.
— Ты слишком прекрасен, — громким шепотом произнесла она.
Джеми покраснел, а Рис и Томас, уже уставшие смотреть на то, как женщины тают перед необычной красотой Монтгомери, от души расхохотались.
— Ни одна драгоценность, — продолжала Джоби, стараясь перекричать шум, — не сравнится с тобой по красоте. О, ты должен принадлежать мне. Должен, должен! Вот! — Она притворилась, будто лихорадочно снимает с себя украшения — стаскивает браслеты с запястий и кольца с пальцев, срывает ожерелья и серьги — и бросает их к ногам Джеми. — Ты должен жениться на мне, — закричала Джоби. — Я не могу жить без тебя. Ты то, что я искала всю свою жизнь. Рядом с тобой меркнут изумруды, их блеск не сравнится с блеском твоих глаз. Твоя кожа нежнее жемчуга. Бриллианты…
Она вынуждена была замолчать, потому что Джеми выхватил из-под себя вытертую подушку и швырнул в нее.
Джоби, поймала ее и прижала к груди.
— Это от моего прекрасного возлюбленного. Он… О небеса, он сидел на ней. Эта подушка касалась самой нежной части его тела. О, если бы мои губы могли коснуться того места, которого…
На этот раз Джоби вынуждена была замолчать, потому что Джеми, перегнувшись через стол, одной рукой зажал ей рот, а другой обхватил за талию. Она впилась острыми зубками ему в палец, и, к ее удивлению, он выпустил ее.
— Быть в его объятиях, — громко продолжила девочка. — Я умираю от наслаждения, когда он обнимает меня.
— Ты умрешь, если не прекратишь, — предупредил Джеми. — Где ты научилась всему этому? Нет, не говори. Но если тебя не волную я, побереги нежные ушки своей сестры. Ты шокируешь ее.
Выглянув из-за широких плеч брата, Джоби увидела, что красавица-сестра едва сдерживает смех. Их обеих вполне устраивало то, что все считали Беренгарию невинной, как ангел. Правда же заключалась в том, что Джоби ничего не скрывала от своей сестры и подробно рассказывала ей о своих эскападах.
— Уходите! — приказал Джеми всем, кто находился в зале. — Спектакль окончен. Вы достаточно посмеялись надо мной. Скажи мне, сестричка, как ты всех развлекала, когда меня здесь не было и ты не могла делать из меня посмешище?
Джоби, которая никогда не лезла за словом в карман, ответила:
— Наша жизнь была мрачной. Имея лишь отца и Эдварда… — Она замолчала и прижала руку ко рту.
На мгновение в старом неуютном зале воцарилась тишина: все вдруг сейчас вспомнили, что только два дня назад они присутствовали на двойных похоронах. Официально домочадцы находились в трауре по главе и старшему сыну этой ветви Монтгомери. Но Эдвард никогда не разделял с семьей ее простые радости, а отец практически отсутствовал, запершись в своей комнате на верхнем этаже башни. Трудно скорбеть по тем, кого редко видел, а в случае с Эдвардом, по тем, по ком никогда не скучал.
— Да, — спокойно проговорил Джеми. — Полагаю, настало время вспомнить, зачем мы собрались. — Обойдя стол, он взял Беренгарию за руку и вывел из зала. — Почему никто мне не сказал? — спросил он, когда они оказались в комнате Беренгарии.
Приблизившись к окну с обвалившимся подоконником, Джеми без особых усилий отломил кусок камня от стены. Вода. Несколько лет назад были проданы все свинцовые желоба, и с тех пор вода хлестала прямо в камень стен.
Джеми повернулся и посмотрел на сестру, сидевшую в кресле, место которому было в крестьянской хижине, а не в том, что некогда являлось великолепным замком.
Беренгария собралась было придумать какое-то оправдание, но неожиданно для себя сказала правду:
— Гордость. Та самая великая гордость Монтгомери, будь она проклята. — Замолчав, она улыбнулась. — Та самая гордость, которая сейчас вызывает спазм в твоем желудке и от которой твой лоб покрывается испариной. Скажи, ты вертишь в руках отцовский кинжал?