* * *
Если последний из четверых бандитов ушел вперед, мы имели неприятную возможность позволить ему благополучно улизнуть от пули «Харриса», поскольку нам приходилось опасаться засады за любым из поворотов тропы в скалах. Там пришлось повторить все то же самое, что я делал раньше, но здесь было девять поворотов. Каждый из них приходилось осматривать и ждать, что бандит из-за угла бросит гранату точно так же, как бросил ее я. К тому же бандит мог стоять в двух метрах после поворота, и тогда тепловизор его не заметит. А в то время, когда мы переходим, он гранату и бросит. Поэтому путь к спасению один. Я откровенно обрадовался, когда мы миновали последний поворот, и, кажется, даже глупо заулыбался. Тропа перед нами была пуста. Но улыбаться долго тоже не стоило.
– Рамазан, идем в погоню. Темп выдержишь?
– Гони, я бегать умею…
Нужно было бежать не просто, а с грузом. Рамазан, помимо своего автомата, еще и «Гекату» тащил. А она без патронов больше тринадцати килограммов весит, а магазин с патронами – еще килограмм. Но он, как мне показалось, – парень жилистый и выдержать хотя бы недолгий бросок может. И я взял высокий темп по крутой тропе. Честно говоря, у меня самого сил было маловато. Во-первых, я был просто голодным, поскольку мяса с перцем или же перец с мясом – не знаю, как будет правильнее, – съесть так и не смог. Да и воды у меня не было. Не было фляжек и у убитых бандитов, я посмотрел. Но, помнится, еще когда нас с Валеркой вели в пещеру, я с тропы недалеко от траверса хребта где-то слышал журчание ручейка. В здешних горах такое бывает, когда ключ бьет прямо из склона. И часто такой ключ бывает с минеральной водой. Так что я надеялся, что скоро смогу утолить свою жажду. А вот с едой дело обстояло хуже. Рамазан тоже не имел возможности забежать за своим рюкзаком в спальный грот. И с собой ничего съестного не имел, как не имел и фляжки. Это обстоятельство ограничивало нас во времени. Долго блуждать в горах мы не могли, иначе окончательно потеряем силы. А нам нужно было выйти к своим. А перед этим – завершить дело, которое я задумал. То есть вернуть вторую винтовку – мою, персональную – и не допустить ее использования боевиками.
Еще по словам Адама я примерно представлял, где может занимать позицию Лукман. Ему обязательно требовалось видеть перевал, через который только и возможен путь в Погорелый лес. Причем видеть необходимо было с дистанции около километра и сверху. Возможно, конечно, что и двухкилометровая дистанция Лукмана устроила бы. Но такая дистанция для эффективной стрельбы требует не только определенных навыков в общении со сложной компьютеризированной оснасткой снайперской винтовки, но и самих навыков снайперской стрельбы, тренированности в ней. Я себе такую стрельбу мог бы позволить. Мог бы позволить себе ее и Валерка Братишкин. Но нас этому несколько месяцев интенсивно обучали. Хотел позволить себе Адам – хотя, я думаю, он больше выдавал желаемое за действительное, чем имел основания надеяться на свой успех. Баллистический калькулятор не может заменить человека, он только подсказку дает. И мне думалось, что Лукман, даже если он сумел включить всю систему прицеливания и коррекции выстрела на «Харрисе», не сможет быть чрезвычайно опасным для наших сил. Впрочем, любой снайпер, даже вооруженный простой «СВД» [12] , всегда бывает чрезвычайно опасен. А уж с винтовкой почти вдвое превосходящего калибра, да еще занимающий верхнюю позицию, с которой федеральные силы перед ним как на ладони выстроены, тем более. И потому нам с Рамазаном следовало торопиться. И мы торопились.
Но Рамазан, как я понял, скоро мог стать мне обузой, а не помощником. Он переоценил свои силы. Это показала уже первая половина подъема. Честно говоря, я и сам себя заставлял идти в повышенном темпе, торопясь обезопасить своих от выстрелов Лукмана. Но Рамазан уже на середине подъема начал сначала обливаться потом и без конца вытирать лицо рукавом, потом стал задыхаться. А потом уже и отставать начал. Нет, ждать не просил, но смотрел так, словно боялся остаться в одиночестве, а еще больше боялся в этом признаться.
В конце концов я принял у него из рук «Гекату», чтобы самому нести обе винтовки. Хорошо еще, что «Геката» была уже собрана и ее можно было повесить на плечо, тем самым уравновешивая груз, потому что второе плечо оттягивал «Харрис». Рамазану идти стало легче, а мне тяжелее, но он не испытывал моей ответственности, и потому ничто изнутри не заставляло его двигаться быстрее. Да и устал он уже. А мне следовало подумать раньше и раньше же забрать себе тяжелую винтовку.
– Далеко еще до ровного места? – спросил Рамазан.
– До скал… Там в расщелинах пойдем.
Он посмотрел на скалы и вздохнул, хотя мы одолели уже три четверти подъема. Ему все равно это расстояние казалось мучительным испытанием. Однако винить Рамазана было сложно. Любой человек без мощной физической подготовки задохнется даже от обычной, неторопливой ходьбы по такой тропе. Я же взял темп близкий к предельному, после которого, казалось, оставалось только лечь и отдыхать, пока новые силы не появятся. Но меня что-то толкало и толкало вперед, не позволяя останавливаться.
Местами приходилось карабкаться, цепляясь за камни, иначе подняться здесь было невозможно. Особенно трудно это делать, когда на каждом плече висит по тяжеленной винтовке. Однажды я вынужден был перевесить обе винтовки на одно плечо, а потом и вообще пропустил ремни через грудь, опоясавшись ими крест-накрест, как революционный матрос пулеметными лентами. Это по крайней мере освобождало обе руки. И хорошо, что я вовремя забрал винтовку у Рамазана, иначе он вообще отстал бы и вынудил меня подолгу останавливаться, чтобы его дождаться.
Но в итоге сложный участок пути был преодолен, и мы остановились, чтобы перевести дыхание. Это было нужно хотя бы для того, чтобы шумным хрипом не выдавать своего приближения, если нам здесь устроили засаду. И опять началась нудная проверка каждого поворота. Поворотов было много, но, к счастью, все они были недостаточно круты для организации засады, а иногда и откровенно узки. Я еще помнил, как сложно нам было перебираться через эти расщелины. Но дальше путь был уже более легким. В конце концов мы вышли на траверс хребта и двинулись по утоптанной тропе не намного ниже верхнего уровня.
Однажды я, предоставив возможность Рамазану отдохнуть, потому что он опять начал задыхаться от моего темпа, даже поднялся на верхний уровень, чтобы посмотреть на Погорелый лес. Хорошо, что погода стояла ясная, хотя и ветреная. Вид сверху открывался великолепный, и весь лес внизу казался как бы игрушечным. И не верилось даже, что там разворачиваются какие-то события, кто-то кого-то вылавливает, строит засады, кто-то погибает… Я встряхнул головой, отгоняя все мысли, кроме тех, что были нужны для выполнения дела. И только после этого посмотрел вдоль траверса хребта. Перевал мне с этой точки виден не был. По моим расчетам, нам предстояло идти еще часа два-три, чтобы выйти к предполагаемому месту нахождения Лукмана. Но я, на всякий случай, попытался через прицел рассмотреть весь хребет вдалеке. Была, признаться, надежда, что Лукман находится ближе к нам, засел подальше от перевала и пытается стрелять с дальней дистанции. Но ни сам прицел ничего не показал, ни тепловизор не вывел на фокальную плоскость прицела [13] желаемого зеленого свечения. Или Лукман прятался среди камней, или он был дальше, или же, используя неровность верхней линии хребта, сидел в какой-то более низкой точке, прикрытый от меня верхними высокими скалами. Следовало идти дальше, но все же время от времени проверять хребет, в основном левую его сторону, откуда Лукман и должен был стрелять. Но для этого мне следовало обязательно подняться наверх, а тропа, наоборот, спускалась в этом месте значительно ниже, и подъемы местами могли бы быть достаточно сложными. То есть я чуть ли не на четверть увеличивал бы нагрузку на свой организм. От одной мысли о такой нагрузке у меня начал пробуждаться аппетит и в желудке начало нудно и противно сосать. А пить хотелось так сильно, что мой язык пересох и покрылся трещинками. Не очень приятное ощущение. При этом я отдавал себе отчет, что чем скорее завершу начатое дело, то есть ликвидирую снайпера и верну себе свою винтовку, тем быстрее доберусь до своих.