Сначала она решила, что здесь снимают фильм. Потом одинокое пятно голубого света метнулось к ней и пропало. Полицейский в светящемся желтом жилете стоял посреди дороги, останавливая движение. Еще один голубой блик на его груди превратился в зеленый.

В ослепительном белом свете за спиной полицейского она сперва разглядела велосипедное колесо. Затем огромную тень грузовика, заехавшего колесом на тротуар. Своей кабиной он разнес стену чьего-то сада. На углу собиралась толпа любопытных.

– Прошу прощения, сэр, – обратился полицейский к водителю автомобиля. – Не могли бы вы проехать другой дорогой?

Велосипедное колесо сверкало в свете прожектора, установленного неподалеку на треноге. Скрипнули тормоза. Кто-то крикнул. Фрэнни разглядела машину скорой помощи. Пожарную машину. Тягач. Длинную платформу с подъемным краном, с которого был опущен большой металлический крюк. Двое мужчин пытались зацепить его за передний бампер грузовика. На бортах его красовалась надпись, выведенная огромными буквами: «Хайстонс. Оптовая торговля фруктами. Самая свежая продукция!».

Фрэнни снова взглянула на велосипедное колесо. Оно было помято, как и весь велосипед, скручено и изломано, напоминая причудливую авангардную скульптуру из галереи Тейт. Ее можно было бы назвать «Велосипед на плитах тротуара», подумала она; мозг пытался занять себя чем-нибудь, отвлечь ее, увести подальше от тела, лежащего под передним колесом грузовика.

Эта женщина умерла, папа?

Слова Эдварда, произнесенные воскресным вечером по пути в Лондон, внезапно всплыли в памяти. Осколки голубого света метались по мокрому тротуару, по телу лежащей на дороге женщины. За ними следовали пульсирующие оранжевые вспышки прожектора, установленного на крыше автомобиля с подъемным краном. Клубы дизельных выхлопов плыли мимо Фрэнни. Женщине на вид было лет двадцать с лишним; примерно так же сложена, как и Фиби, подумала она. Такого же роста. Одета в длинный балахон и римские сандалии.

У Фрэнни подогнулись коленки. Содержимое желудка подступило к горлу. Она больше не могла смотреть туда. Женщина не двигалась, но она должна быть жива, грузовик не наехал на нее, а лишь придавил тяжелым передним колесом ее руку; она как будто тянулась ею, пытаясь достать что-то из-под грузовика.

Рядом с ней в канаве валялась хозяйственная сумка с покупками. Картонка с йогуртом выпала из сумки, и ее содержимое вытекало на асфальт; валялись яблоки, связка бананов, полиэтиленовый пакет с домашней лапшой, тюбик томатной пасты. Там же лежала и большая сумка на длинном ремне с выпавшими из нее расческой и записной книжкой.

Санитар направился к женщине, включив мощный фонарь, осторожно ступая по скользкому черному асфальту, будто по льду. Колесо грузовика было развернуто под углом, и в ярком свете фонаря Фрэнни увидела неестественно вывернутую руку женщины недалеко от него, плоскую, как мертвая морская звезда.

Кровь сочилась из-под шины. Фрэнни заметила надпись, идущую по краю: «Пирелли». Она читала и перечитывала ее до тех пор, пока она не превратилась в бессмыслицу. Это позволило ей хоть на чем-то сосредоточиться и не смотреть на тело.

Луч фонаря осветил лицо женщины. Оно было повернуто прямо к ней; глаза закрыты, кровь на лице уже засохла.

Крик застрял у Фрэнни в горле; она смогла только жалобно застонать, не веря своим глазам, потом выговорила имя Фиби и бросилась к ней.

– Остановитесь! Пожалуйста! – закричал полицейский.

Фрэнни, не обращая на него внимания, упала на колени, схватила свободную руку Фиби, ее здоровую руку, и сжала.

– Все в порядке, Фиби, это я, – попыталась она произнести, но вышел только тихий, неразборчивый пискливый звук, словно скулила собака.

Над головой раздался лязг металла. Кто-то тянул ее назад. Где-то в глубине сознания ударил колокол, предупреждающий о катастрофе. Она уже однажды слышала его.

– Пожалуйста, отойдите, – произнес чей-то голос. – Мы сейчас поднимем его.

Тень от бампера грузовика покачнулась. Фрэнни дрожала от потрясения и не могла двинуться с места. Раздался выкрик, взревел мотор, цепь загрохотала. Колесо приподнялось на долю дюйма, потом еще, наконец пошло вверх, и тень качнулась под ним.

Теперь Фрэнни видела то, что было под грузовиком. Раздробленное месиво из плоти и костей с четко отпечатавшимся на нем зигзагообразным рисунком протектора, которое когда-то было рукой.

17

Пластиковый стаканчик скользнул на место: струя горячего черного кофе ударила из отверстия; затем молоко; раздался резкий щелчок, и автомат замолк.

Фрэнни аккуратно взяла стаканчик, стараясь не пролить через край, и возвратилась в гнетущую, безжизненную приемную, унылый вид которой дополняли выкрашенные тусклой зеленой краской стены и виниловый запах изрезанной и порванной синтетической обивки стульев.

Мимо двери по коридору провезли тележку. Потом тишина. Минут через пять послышались шаги, дверь открылась, и Фрэнни оглянулась. В комнату вошла медсестра, которую она уже видела, а за ней высокий, медвежьего телосложения человек, его взгляд из-под косматых бровей выражал усталость и агрессию. Серый костюм висел на нем мешком, верхняя пуговица рубашки была расстегнута, а узел галстука ослаблен.

– Это мисс Монсанто, – произнесла сестра. – Мистер Гауер оперировал вашу подругу.

Фрэнни поднялась, но хирург жестом попросил ее сесть и сам присел на краешек стула.

– Мы не смогли связаться с родителями Фиби, – сухо произнес он. – Мы будем пробовать еще. – Он уставился на Фрэнни буравящим взглядом. – Боюсь, нам не удалось сохранить ей руку; кости были слишком раздроблены.

Слова достигали Фрэнни по одному, как в замедленной съемке. Она почувствовала, будто в ее желудок ввели что-то, он оцепенел, и оцепенение охватывало грудь, шею, проникая в мозг. Она в смятении затрясла головой, потому что поток слов не прекращался, они били в виски, резонировали с гудением неоновой лампы на потолке.

– Нам пришлось ампутировать руку выше локтя. Но, по крайней мере, она осталась жива.

– Да, – ответила Фрэнни без всякого выражения.

– Вы видели, как произошел несчастный случай?

– Нет… я… – Она вдруг заметила рядом бутылку «Вальполичеллы», в зеленой магазинной обертке. – Просто шла к ней, собираясь с ней поужинать. – Фрэнни дотронулась до бутылки; пальцы ощутили твердую холодную поверхность. – Когда мне можно будет навестить ее?

– Она придет в сознание и сможет разговаривать только завтра днем, но еще день-два будет немного одурманена обезболивающим.

Фрэнни вышла через главные ворота больницы около половины одиннадцатого и, подняв воротник и нагнув голову, побрела сквозь непогоду.

Ее всю трясло, и хотелось, чтобы кто-нибудь обнял ее, сказал, что все будет хорошо, что глупо так волноваться, что это всего лишь ужасная цепочка совпадений, вот и все.