Прихожая выглядела довольно обшарпанной, напомнив Фрэнни студенческое общежитие, и пахла мокрой собакой. Ковер на полу в некоторых местах протерся до основания и был весь покрыт вылинявшей шерстью; краска пожелтела и облупилась, а стены были почти голыми. Взяв ее плащ, он повесил его на стоящую в гордом одиночестве викторианскую вешалку, а затем проводил Фрэнни в маленький, аскетически обставленный кабинет.
Там был незажженный газовый камин из мрамора. На каминной полке покоилось распятие, а за ним стояла почтовая открытка с видом пирамид. Простой дубовый стол был завален бумагами, среди которых располагались старая пишущая машинка и маленький факсимильный аппарат. У стола стоял специальный стул для машинистки, выглядевший так, будто его подобрали на свалке. Убранство комнаты дополняли потертое кресло и диван, пружины которого выпирали под синей обивкой. Окно, перед которым стоял стол, выходило на улицу, и стекла дребезжали от проезжавших машин.
Фрэнни услышала легкие шажки, и в комнату с любопытствующим видом вошла, прихрамывая, староанглийская овчарка.
– На место, Шула! – скомандовал Бенедикт Споуд таким же диктаторским, но более ласковым тоном, чем тот, которым он приветствовал Фрэнни. – Вернись на место!
Собака развернулась и, неслышно ступая, медленно удалилась. Бенедикт Споуд указал Фрэнни на диван, а сам взгромоздился на вращающийся стул и принялся пристально изучать ее. Его презрительность и самомнение напомнили ей виденный как-то раз портрет одного из Борджиа.
Говоря, он несколько приподнимал голову, словно хотел донести свои слова до всех; его агрессивный тон немного смягчился.
– Пенроуз сказал, что вы забавлялись с планшеткой, так?
– Один раз. Когда училась в университете, – ответила Фрэнни.
– Один раз! – Он топнул по ковру ногой, обутой в черный лакированный ботинок, который казался слишком маленьким и изящным для него. – Что такого в этом выражении «один раз»? Почему вам кажется, будто оно все исправляет? Существуют обстоятельства, когда одного раза более чем достаточно, девушка. «Один раз» обанкротился. «Один раз» ограбил старуху. – Он разочарованно покачал головой. – Мне надоели разумные молодые люди, которые думают, что они все знают, которые развлекаются спиритическим сеансом, а потом прибегают ко мне за помощью, ожидая, что я взмахну волшебной палочкой и все исправлю.
Настроение Фрэнни совсем упало. Все неправильно. Нельзя было доверять Пенроузу, нельзя было слушать его. Она сжала кулаки от злости и отчаяния. Хотя прошлый вечер – Пенроуз за столом, – то, что он говорил, не могло оказаться просто удачными догадками. И она напомнила себе, что этого человека рекомендовал сам епископ Льюисский. Он епархиальный экзорцист. Он должен знать, что делает. Должен.
– Я полагаю, вы вряд ли ходите в церковь, не так ли? Только послушать рождественские гимны, – добавил он с легкой ухмылкой.
– Я ходила раньше.
– И как давно вы ходили?
– Семь или восемь лет назад.
Он сложил ладони вместе.
– Я по горло сыт теми, кто не ходит в церковь. Они приходят ко мне либо обвенчаться, чтобы потом поставить на каминной полке красивые фотографии, либо вдоволь наигравшихся с оккультизмом. – Потом его тон смягчился, совсем чуть-чуть. – О'кей, лекция окончена; время уходит. – В глазах даже появился намек на сочувствие. – Теперь расскажите мне все с самого начала.
– Насколько подробно Пенроуз посвятил вас?
– Давайте не будем строить догадки, тогда и ошибок не сделаем. – Он в ожидании откинулся на спинку стула.
Фрэнни начала. Священник нетерпеливо закивал, когда она стала говорить о сеансе и посланиях, которые обернулись предсказаниями. Он сидел неподвижно, когда Фрэнни излагала разговор с Эдвардом в библиотеке и то, как он, да и она сама, декламировали во сне латинские тексты. Без комментариев он выслушал и рассказ о том, что обнаружил Оливер в прошлом своей семьи, о его занятиях нумерологией и о своем открытии, что кафе ее родителей стояло на том самом месте, где когда-то находилась резиденция Халкинов.
– Двадцать шесть, – повторил Бенедикт Споуд, когда она закончила, втянув щеки, будто во рту у него была тянучка. – Двадцать шесть. Этот мужчина, ваш друг, погибший сегодня, Себ Холланд, – вы не знаете, что ему сказала планшетка?
– Нет.
– А вы думаете, что-нибудь изменилось бы, если бы вы знали?
– Не знаю. – Она уныло посмотрела на него.
Он на несколько дюймов приподнял подол сутаны и оглядел свои ботинки. Затем еще более пристально уставился на Фрэнни.
– В Освенциме никогда не поют птицы. Вы знаете про это?
– Нет, – ответила она, удивленная его явной непоследовательностью.
– Этому есть причина. Страдания, пережитые там людьми, впечатались в землю. Животные чувствуют это и избегают этого места, а те, которым все же случается попасть туда, молчат. – На некоторое время он сам погрузился в молчание. – Люди, умирая, оставляют свои отпечатки. Отпечатки энергии, эмоций. Некоторые, как мой брат, умеют читать их. Есть и другие люди, которые, сами того не зная, служат просто каналами, как радиоприемники и передатчики, передавая эти отпечатки остальным, для которых они могут воплощаться в форме привидений или же оказывать на них подсознательное влияние.
Канал. Слово, которое употребил Оливер.
– Похоже, – продолжил Бенедикт Споуд, – что вы как раз можете быть проводником этого второго маркиза в сына лорда Шерфилда, Эдварда.
– Вы действительно думаете, что такое возможно? – дрожащим голосом спросила она.
– А вы сами что думаете? – резко возразил он.
Она задумалась, мысленно возвращаясь назад, в темноту подвала. Что-то отпечаталось в стенах? Дух человека, умершего триста пятьдесят лет назад, все еще мыслил, обдумывал, строил планы, все еще заставлял людей исполнять его приказы? Смог заставить ее? Или Эдварда? Смог убить Меридит, Джонатана Маунтджоя, Себа Холланда. Поразить радиацией Макса Гейбриела, искалечить Фиби, ослепить Сюзи Вербитен? Убить жену Оливера? Тристрама?
– Я не понимаю, что это и как оно действует.
Священник заговорил более вежливо:
– Я верю в то, что существуют силы зла, которые подчиняются своим собственным законам и которые мы можем по своему выбору либо принять, либо отвергнуть. Каждый раз, когда мы принимаем зло, позволяем ему войти в себя, мы кормим его, и оно становится сильнее, и иногда оно продолжает существовать после смерти человека. Второй маркиз принял зло и вырастил его. Возможно, оно не умерло вместе с ним, оно лишь спало; некая сила, достаточно мощная, чтобы выжить в течение трехсот пятидесяти лет.
– Выжить среди кирпичей и строительного раствора? В камне?
– Кирпичи и камни инертны сами по себе, но они содержат множество элементов, в том числе электричество и углерод, способных хранить энергию. Когда люди играют с планшеткой, они концентрируют большую энергию в одной точке, создавая энергетический сплав. Энергия шести или семи человек фокусируется на стакане. Этот концентрат способен потревожить все, что находится в комнате, а иногда и вернуть к жизни отпечатавшиеся воспоминания или дремлющую силу зла. Я думаю, подвал, вобравший в себя все зло, происходившее в нем, представлял собой чрезвычайно опасное место для спиритических игр. Не могу представить себе худшего места: сексуальные извращения, многочисленные убийства, ужасный конец. – Он покачал головой. – Чего вы ждете?