– Ты очень вымоталась, – сказал он. – Тебе бы нужно отдохнуть, отправляйся куда-нибудь.
– В данный момент не могу: мне предстоит заключить две очень важные сделки.
– Отправляйся в «Замок Хайтауэр» – можешь занять свою комнату и заниматься чем захочешь. Там спокойно, а сделки можно заключать и по телефону. Приезжай в любое время, только дай знать, тебе будут очень рады.
– Спасибо. – Она улыбнулась. – Может быть. – Помедлив, она склонилась к столу, рассеянно водя пальцем по кромке стакана с виски. – Я хочу кое-что тебе показать.
Она провела его в фотолабораторию, но, взяв со стола отпечатки, в изумлении уставилась на них; на фотографиях не было ничего, кроме мешанины серых и белых пятен. Покачав головой, она поднесла негативы к стеклу фонаря. Ни на одном кадре ничего не осталось. В полном смысле слова – ничего. Словно их никогда не проявляли.
– Должно быть, ты не закрепила их как следует, – сказал он.
– Не смеши. Конечно, я все сделала как надо.
– А может, раствор хранился слишком долго и стал слабым… так бывает. А что на них было?
– В этом-то все и дело. Эти снимки прислал мне клиент… целую катушку; он несколько эксцентричен… там были кадры гениталий некоторых животных. – Она заметила недоверчивый взгляд Дэвида и покраснела. – Он знал, что я интересуюсь фотографией. Как бы там ни было, я проявила их и сделала отпечатки, получились они отлично; я повесила их сушиться, а когда спустилась проверить, то на каждом кадре увидела лицо Фабиана – оно появилось на них само собой.
Взглянув на нее, Дэвид пожал плечами:
– Двойная экспозиция.
Она покачала головой:
– Нет, не могло быть.
– Он знал Фабиана, этот твой клиент?
– Нет. Да и вообще у него не было никаких причин снимать Фабиана. И к тому же на негативе его не было.
– Ты хочешь сказать, что не заметила его.
– Нет. Просто его там не было.
– Ты уверена? Может, ты не обратила внимания?
Она покачала головой.
– Алекс, ты понимаешь, что в данный момент очень напряжена и…
– Да нет же, дело совершенно не в этом, – фыркнула она. – Господи, к чему ты клонишь? Хочешь засунуть меня в психушку?
– Может, тебе стоило бы повидаться с врачом?
– Дэвид, я в полном порядке! Я справляюсь со всеми делами; но тут происходит нечто странное. Я чувствую, что Фабиан где-то здесь, вот почему и появилось его лицо.
– И Фабиан стер пленки?
Она повела плечами:
– Может быть.
– Что еще?
– Да разные глупости. – Она встряхнулась. – Скорее всего, ничего особенного. Я просто думаю – может, и в самом деле имеет смысл обратиться к медиуму? Если я так и сделаю, ты придешь?
Он отрицательно покачал головой:
– Забудь, дорогая; тебе же будет хуже. Даже если ты обратишься к медиуму и установишь связь с Фабианом – что ты ему скажешь?
Она посмотрела на мужа и отвела глаза, залившись краской. «Я-то знаю, что я ему скажу», – подумала она.
– И что, как ты предполагаешь, он тебе скажет?
Она пожала плечами:
– Я, как и ты, всегда достаточно снисходительно относилась к такого рода вещам. Дэвид, это всего лишь… – Она помолчала. – Может, ты и прав, может, мне надо остановиться. Давай втащим чемодан наверх.
– А потом я угощу тебя обедом; мы отправимся в какое-нибудь симпатичное заведение, хорошо?
Она посмотрела на него и кивнула.
– Господи, до чего же здесь холодно, – сказал он, когда они внесли чемодан в комнату Фабиана. – Куда его поставить?
– На пол.
– Давай положим его на кровать, – предложил он. – Тебе будет легче его разбирать. И надо включить отопление, а то тут все отсыреет.
– Оно уже работает. И я думаю, что на полу было бы…
Но Дэвид уже направился к постели и под аккомпанемент звона пружин водрузил на нее чемодан.
Алекс заметила, как растерянно Дэвид озирался вокруг, словно посетитель музея, который пытался найти в нем свои вещи.
– Телескоп… Господи, я помню, как подарил его.
– Он обожал смотреть в него.
Дэвид перевел взгляд на портрет, и Алекс заметила, что ему стало неприятно. Он отвел глаза.
– И все тот же бруклинский плакат…
Старые гоночные машины уносились за обрез листа. Дэвид подошел поближе.
– Помню, как я вешал его Фабиану – ему было тогда лет семь или восемь. Я прямо измучился с ним – никак не мог найти нужное расстояние от пола, пришлось раз десять забивать эти чертовы гвозди. – Он снял плакат со стены. – Смотри, все следы остались! – Он показал на облупившуюся штукатурку и зияющие дыры.
– Смешно, какие мелочи застревают в памяти, – сказала Алекс, наблюдая, как бережно он вешает плакат на старое место. Для кого?
Она вышла в коридор, внезапно почувствовав, что хочет быть подальше от этой комнаты и от Дэвида тоже; его присутствие – то, как он ходил по дому, переставляя вещи, – раздражало ее. «Оставь их в покое – хотелось сказать ей, – да оставь же их в покое, идиот!»
Он тоже вышел из комнаты, бледный, с опущенной головой, и она мгновенно разозлилась на себя: как же она позволила таким чувствам овладеть собой, почему она не замечает его горя? Ведь ребенок так много значил для них обоих – после бесчисленных визитов к специалистам, после неудачных беременностей, когда она бесконечно лежала на сохранении, и наконец – последняя надежда. И ее тайна.
Медленно спускаясь вниз, они остановились на лестничной площадке. Дэвид обнял ее, прижал к себе, и Алекс прильнула к нему. Неожиданно ее снова окатила волна холода, захотелось спуститься и закрыть окно. Алекс не покидала печаль – холодная пустая комната, на кровати чемодан, который Фабиан никогда больше не откроет… От сильного тела мужа шло тепло, рука продолжала крепко сжимать ее плечи. Она потерлась о мягкую щетину скулы, поцеловала его в щеку и тут же почувствовала, как он напрягся; влажные губы скользнули по ее лицу, и он начал медленно, шаг за шагом, увлекать ее к спальне; его поцелуи становились все более страстными.
– Нет, Дэвид, нет.
Он поцеловал ее в подбородок и приник к губам. Она отвернулась:
– Нет, Дэвид.
– Да, – сказал он. – Да, мы должны.
То был голос Фабиана; она открыла глаза и увидела его лицо.
– Нет, – повторила она, отталкивая его. – Нет! Уходи!
Он снова приблизился к ней.
– Уходи! – закричала она. – Убирайся!
Застыв от изумления, Фабиан уставился на нее, затем он снова стал Дэвидом и опять Фабианом, пока она уже не могла разобрать, кто есть кто.