– Нет-нет, – поспешно прервал его инспектор. – Я вполне доверяю мнению студента-психолога!
– У нее было очень несчастное детство, явившееся причиной эмоционального блока…
– Да-да, конечно. – Инспектор Шарп отчаянно пытался уйти от рассказа об очередном несчастном детстве. С него вполне хватило детства Нигеля. – Вам она давно нравилась?
– Я бы не сказал. – Колин отнесся к вопросу вдумчиво и серьезно. – Такие эмоции, как любовь, влечение, могут нахлынуть внезапно. Подсознательно меня, конечно, тянуло к Селии, но я не отдавал себе в этом отчета. Я не собирался рано жениться, а поэтому мое сознание противилось влечению, проявлявшемуся на подсознательном уровне.
– Ага. Понятно. А Селия Остин была рада помолвке? У нее не было колебаний? Раздумий? Может, она что-то утаила от вас и это ее угнетало?
– Она призналась мне абсолютно во всем. Совесть ее была чиста.
– Вы собирались пожениться… а когда?
– Через некоторое время. Я сейчас не в состоянии обеспечивать семью.
– У Селии были здесь враги? Может, ее кто-нибудь ненавидел?
– Вряд ли. Я много думал над этим вопросом, инспектор. К Селии тут хорошо относились. На мой взгляд, дело совсем не личного порядка.
– Что вы имеете в виду?
– Мне не хотелось бы сейчас уточнять. Пока это лишь смутные догадки, мне самому многое неясно.
И как инспектор ни настаивал, ему не удалось вытянуть из Колина ни слова.
В списке инспектора оставались лишь Элизабет Джонстон и Салли Финч. Сначала он пригласил Салли.
К нему явилась хорошенькая девушка с копной рыжих волос и лучистыми, умными глазами. Ответив на обычные формальные вопросы, Салли неожиданно сама перешла к делу:
– Знаете, что мне хочется, инспектор? Мне хочется поделиться своими соображениями. Лично моими. Понимаете, в этом доме творится что-то неладное, что-то действительно неладное. Я просто уверена!..
– Потому что Селию Остин отравили?
– Нет, у меня и раньше возникало такое чувство. Причем давно. Мне не нравилось, что тут происходит. Не нравилось, что кто-то разрезал рюкзак, а потом искромсал шарф Валери. Не нравилось, что конспекты Черной Бесс залили чернилами. Я собиралась уехать отсюда, уехать немедленно. И я обязательно уеду, как только вы разрешите.
– Значит, вы боитесь, мисс Финч?
Салли кивнула:
– Да, боюсь. Я чувствую во всем происходящем страшную жестокость. Да и сам пансионат – это как бы коробка с двойным дном. Нет-нет, инспектор, я говорю не о коммунистах. Я чувствую, что слово «коммунисты» так и готово сорваться у вас с языка. Но дело не в них. И может быть, в общежитии даже не творится ничего противозаконного. Я не знаю. Но готова поспорить на что угодно – эта жуткая баба в курсе дела.
– Баба? О ком вы говорите? Уж не о миссис ли Хаббард?
– Нет, мама Хаббард – прелесть. Я имела в виду старую волчицу Николетис.
– Весьма интересно, мисс Финч. А вы не могли бы уточнить вашу мысль? Насчет миссис Николетис.
Салли покачала головой:
– Увы, я не могу сказать ничего определенного. Но стоит мне увидеть ее – и мороз по коже. Здесь происходят странные вещи, инспектор.
– Мне бы хотелось услышать что-то более конкретное.
– Мне тоже. Вы, наверное, решили, что у меня больное воображение. Возможно, однако я не исключение. Взять хотя бы Акибомбо. Он перепуган до смерти. И по-моему, Черная Бесс тоже, хотя и не подает виду. И мне кажется, инспектор, Селия что-то знала.
– О чем?
– В том-то и загвоздка. О чем? Но я помню, тогда, в последний день, она что-то говорила… мол, все должно выясниться… Она призналась в своих проступках, но намекнула, что знает кое-какие секреты и они скоро раскроются. Я думаю, что она знала чьи-то тайны и поэтому ее убили.
– Но если дело было так серьезно…
Салли его перебила:
– Вряд ли она представляла себе, насколько это серьезно. Она не отличалась сообразительностью. А попросту говоря, была дурочкой. Она что-то знала, но ей и в голову не приходило, что ее подстерегает опасность. Хотя, конечно, это лишь мои домыслы.
– Ясно. Спасибо… А когда вы в последний раз видели Селию Остин, в гостиной после ужина?
– Да. Хотя… вообще-то я ее и потом видела.
– Где? Вы заходили к ней в комнату?
– Нет, но, когда я пошла к себе, она как раз уходила.
– Уходила? Из дома?
– Да, она стояла в дверях.
– Довольно неожиданный поворот. Мне никто об этом не говорил.
– Думаю, никто просто не знает. Наверное, она попрощалась и сказала, что идет спать, и я, как и все остальные, была бы в этом уверена, если бы не видела ее своими глазами.
– Значит, на самом деле она поднялась к себе, переоделась и куда-то пошла. Так?
Салли кивнула:
– Я думаю, ей нужно было с кем-то встретиться.
– Так-так… С кем-то чужим или из пансионата?
– По-моему, из пансионата. Ведь если бы ей хотелось поговорить с человеком с глазу на глаз, она вполне могла бы пригласить его к себе. А раз она ушла, значит, ей предложили встретиться в другом месте, чтобы сохранить это свидание в тайне.
– Вы не знаете, когда она вернулась?
– Понятия не имею.
– Может, Жеронимо, слуга, знает?
– Если она вернулась после одиннадцати, то да, потому что в одиннадцать он запирает входную дверь на засов. А до этого она закрывается просто на ключ, который есть у каждого студента.
– А вы не помните точно, во сколько она ушла из дома?
– Где-то около десяти, может, чуть позже, но ненамного.
– Понятно. Спасибо за информацию, мисс Финч.
Последней, с кем беседовал инспектор, была Элизабет Джонстон. Инспектор поразился ее выдержке. Она отвечала на каждый вопрос четко и уверенно, а потом спокойно ждала следующего.
– Селия Остин, – сказал инспектор, – с негодованием отвергла подозрение в том, что она причастна к порче ваших конспектов, мисс Джонстон. Вы ей поверили?
– Да. Думаю, Селия не виновата.