Мистер Сароцини улыбнулся:
– Миссис Картер, найти родителя ребенку того, чьи требования заоблачно высоки, – непростая задача. Суррогатной матери абсолютно необходимо иметь хорошие внешние данные, безукоризненное здоровье и острый, отточенный образованием ум. Вы обладаете всеми этими качествами.
– Неужели? – Ее ответ звучал резко, потому что она не смогла сдержать злости при виде его спокойного высокомерия. – Откуда вы знаете, что я обладаю всеми этими качествами? Откуда вы знаете, что у меня все в порядке с головой и что я не страдаю от какой-либо наследственной болезни?
Банкир выслушал ее с невозмутимым видом.
– Потому что – простите за бесцеремонность – я счел необходимым собрать о вас нужную мне информацию. – Он развел руками и примирительно улыбнулся. Его голос стал проникновенным и искренним. – Миссис Картер, я, как никто другой, понимаю, что мое предложение вызывает у вас бурю эмоций и некоторое смятение чувств. Я не жду, чтобы вы дали мне ответ сегодня же, и не приму его у вас, если вы вдруг мне его дадите. Вы должны все тщательно обдумать и обсудить друг с другом наедине. Давая мне ответ, вы должны быть абсолютно уверены в том, что он верен, а вы поступаете правильно.
Сьюзан повернулась к Джону и сказала:
– Что ты рассказал ему обо мне? Что ты ему сказал?
– Ничего. – Он покачал головой и повторил: – Ничего. Я и понятия не имел, как все обернется.
Возникла долгая пауза. Сьюзан не могла выдержать прямой взгляд мистера Сароцини, и ее взгляд блуждал по сторонам. Она смотрела на картины и выцветшие портьеры, на мебель и вытертый ковер. Она сильно испугалась, почувствовав надвигающуюся опасность. Она незаметно сняла руку с подлокотника кресла, ища руку Джона – она хотела коснуться ее, ощутить ее. Но не смогла найти.
Когда они ехали домой на заднем сиденье «мерседеса» мистера Сароцини, она вдруг отпустила руку Джона, отпрянула от него в самый угол, прижалась к стеклу окна. Она почувствовала, как внутрь ее забирается холод и поглощает окружающая автомобиль темнота, пронизанная беззвучно плывущими назад огнями уличных фонарей.
Кроме шофера, в машине больше никого не было. Мистер Сароцини остался в клубе – возможно, и на ночь, она не знала его планов. Она испытывала огромное облегчение оттого, что убралась от него подальше. Ей хотелось сказать шоферу, чтобы он остановил машину, ей хотелось выйти и пойти пешком – только бы не зависеть от мистера Сароцини ни одной лишней секунды. Ее сердце стучало, словно молот. Она злилась на Джона. Это он все подстроил, наверняка он знал обо всем. Они вдвоем все спланировали – мистер Сароцини и Джон.
Почему он ей ничего не сказал? Неужели он и вправду рассчитывал, что она спокойно скажет: «Да, конечно, дорогой, все, что угодно, ради твоего бизнеса».
Она вдруг почувствовала к нему острую ненависть.
После ухода из клуба Джон не сказал и двух слов. Он обнял ее и попытался притянуть к себе, но она не двинулась с места.
– Сьюзан, прости. Я и понятия не имел. Никак не ожидал. Поверь.
Его голос был таким слабым, несчастным, беспомощным. Может быть, это и правда. Она снова взяла его за руку и сжала ее – это была ее опора.
Она подумала о том, как хорошо начинался этот вечер и каким кошмаром он закончился. О поглощении «Магеллан Лоури» и о том, что через месяц она, возможно, лишится работы. О «Диджитраке». О доме. О Кейси.
О полутора миллионах фунтов.
Девять месяцев – это не так долго. И кто знает, может, она вообще не забеременеет. Если она попробует, то мистер Сароцини, возможно, оставит им эти деньги за попытку. Не так уж это страшно – выносить ребенка. Какого черта! Она выносит и родит ребенка, его заберут и взамен отдадут назад их жизнь.
Затем она начала думать о том, как беременность может повлиять на их с Джоном любовь друг к другу. В ней же будет расти ребенок от другого мужчины. Останется ли все по-прежнему? Она повернулась к Джону и посмотрела ему в глаза. Она любит его. Он – ее мир. Стоит ли ради чего бы то ни было рисковать такой любовью?
Джон, сидя в тишине, думал о том же. Он пытался представить, каково ему будет осознавать, что внутри Сьюзан – семя другого мужчины, его плод, – и не мог. Он злился на мистера Сароцини за то, что тот манипулировал им и выставил дураком в глазах собственной жены.
– Об этом и речи быть не может, – заключил он.
«Эйнштейн сказал: „Я хочу знать, как Господь сотворил этот мир. Меня не интересует, отчего возникает то или иное явление. Я хочу знать Его мысли, все остальное – частности“».
Это было хорошо и не вызывало у Сьюзан никаких возражений. Она стала читать дальше:
«Эйнштейн сказал: „Люди вроде нас, те, кто верует в физику, понимают, что разделение прошлого, будущего и настоящего – всего лишь на удивление живучая иллюзия“».
Она потерла уставшие глаза. После ночи, которую Сьюзан провела без сна, ворочаясь с боку на бок и раз за разом мысленно возвращаясь к предложению мистера Сароцини, у нее болело все тело.
Она то решала, что раз Джон не хочет детей, то это ее единственный шанс узнать, что такое носить в себе ребенка, то ужасалась тому, что забеременеет не от Джона, хоть и искусственно. А мысль о том, что ей придется жить с этим опытом не только девять месяцев беременности, но всю оставшуюся жизнь, каждый раз приводила Сьюзан к выводу, что нет, она не станет этого делать.
В коридоре рядом с ее крохотным кабинетом кто-то оживленно обсуждал крайний срок сдачи запускаемой в ближайшее время в печать книги. Стол Сьюзан был завален стопками рукописей. Она сделала глоток кофе и вдруг заметила мигающий значок на экране компьютера: пришло электронное письмо. Она просмотрела его. Ничего важного, просто напоминание о двухнедельном сдвиге даты публикации.
На улице шел дождь. Плотный летний ливень хлестал по крыше, на которую открывался вид из окна кабинета Сьюзан. Над этой крышей кран тащил по свинцово-серому небу металлическую ферму. Она любила этот кабинет на верхнем этаже. Издательский дом «Магеллан Лоури» въехал в это здание больше семидесяти лет назад, и казалось, что во многих кабинетах, включая ее собственный, ремонт не делали с того самого времени. Но Сьюзан это было не так важно: некоторая неухоженность только добавляла ему шарма и уюта. Трещин в стенах, выбоин на месте отставшей штукатурки и уродливых потеков не было видно из-за того, что они были сплошь заклеены макетами обложек, иллюстрациями и ксерокопиями положительных рецензий на выпущенные книги. И наверняка не у многих в Лондоне в кабинете есть газовое освещение в рабочем состоянии.
Она вернулась было к рукописи Фергюса Донлеви, но тут зазвонил телефон. Это была Гермиона, их с Кейт Фокс замечательная секретарша. Она сообщила, что на линии Марк Ривас, что он звонит уже второй раз сегодня и говорит, что это срочно.
Сьюзан попросила перевести звонок на нее.
– Привет, Марк, – сказала она. – Извини, что не перезвонила тебе. Была на совещании, которое продлилось дольше, чем я рассчитывала.