Фергюс присел на краешек стула.
– У тебя правда киста?
– Она небольшая. Иногда мне немного больно от нее, но и все. – От шампанского Сьюзен слегка опьянела – она уже забыла, когда пила что-либо алкогольное.
– Это не немного больно, Сьюзан. Сколько это уже продолжается?
Она подумала, затем сказала:
– Около трех месяцев.
Фергюс сказал ей тихим голосом:
– Сьюзан, я, может быть, скажу сейчас не очень лестную вещь, но кто-нибудь уже говорил тебе, что ты ужасно выглядишь?
Она не нашлась что ответить – он был прав. Она была похожа на призрак. Призрак с темными кругами вокруг глаз. Не многие это видели, потому что она скрывала их под тональным кремом, но Фергюс все разглядел.
– Значит, Ванроу. Кажется, мне знакома эта фамилия.
– Он принимает роды у всех знаменитостей. Его имя часто появляется в газетах. – И, совершенно не думая, она добавила: – Мистер Сароцини настаивал, чтобы я наблюдалась именно у него, и ни у кого…
Она спохватилась и замолчала, не закончив предложения. Между ними разверзлась пропасть тишины. Мост через нее навел Фергюс, переспросив:
– Сароцини? Ты сказала – Сароцини?
Что-то в его тоне заставило ее насторожиться.
– Да.
– Он твой врач?
Жалея о том, что сболтнула лишнего, она попыталась придумать подходящий ответ.
– Нет, он банкир. Он помог моему мужу. Он… он любит давать советы.
Фергюс вынул сигареты.
– Ты не возражаешь? Я буду стараться, чтобы дым до тебя не доставал.
– Да, пожалуйста. Дым меня уже не так сильно беспокоит.
Он прикурил и произнес по буквам:
– С-а-р-о-ц-и-н-и?
– Да.
– А имя?
Этот вопрос на мгновение выбил ее из колеи. Она поискала в памяти, затем сказала:
– Эмиль.
Его лицо напряглось – если только она этого не выдумала.
– Почему ты спросил? Знаком с ним? – спросила она.
– Просто это имя связано для меня с чем-то, вот и все. И потом, такую фамилию нечасто встретишь.
– С чем связано?
Нож снова повернулся внутри ее. Боль была не такая резкая, как раньше, и ей удалось удержать крик прежде, чем он сорвался с ее губ, однако Фергюс заметил.
– Сьюзан, тебе больно.
– Нет, все хорошо. Это просто спазм.
Некоторое время он молча смотрел на нее, затем тихо спросил:
– Как вы с мужем отмечаете Рождество?
– Тихо. Проведем рождественскую неделю в Котсуолдсе с семьей старого друга Джона – он был шафером у нас на свадьбе. А ты?
– Не знаю, еще не решил. Весь клан Донлеви съезжается на Рождество в Уотерфорд, но я не очень люблю подобные мероприятия. Может, поеду в Прагу или в Санкт-Петербург – куда-нибудь, где холодно, где настоящий снег, где Рождество действительно похоже на Рождество.
– Хотела бы я провести Рождество похожим образом, – сказала она и опустила взгляд вниз, вдруг спросив себя, как поведет себя Малыш через год или два, когда впервые увидит снег.
– Это будет мальчик или девочка? – спросил Фергюс.
– Я… решила, что лучше не знать. – Затем она сменила тему: – Фергюс, ты стал настоящим человеком-загадкой.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… Ты видишь сон, а потом вдруг не помнишь, о чем он, – или не хочешь мне рассказать. Слышишь фамилию Сароцини, которая вызывает что-то у тебя в памяти, и не хочешь говорить – что.
Фергюс выпустил в потолок струю сигаретного дыма. Она, превратившись в облако, повисела немного, затем ее понесло над головами посетителей кафе к трубе отопления. Пойманный горячим воздухом дым заклубился, словно прибойная волна.
– Сколько лет этому Эмилю Сароцини?
– Не знаю. Под шестьдесят. За шестьдесят.
Фергюс покачал головой:
– Вряд ли тут есть связь. Может, однофамилец.
– Фергюс, не говори загадками.
Он задумчиво стряхнул пепел.
– В двадцатых годах жил человек с таким именем. В то время о нем разное говорили. Что он занимается черной магией, исповедует сатанизм – все в таком духе. Он был связан с Алистером Кроули. – Фергюс улыбнулся. – Это было давным-давно. Человек тот давно умер. Твой друг-банкир, я полагаю, вполне жив?
– Ну да.
Он снова заговорил о книге, и Сьюзан не стала больше расспрашивать. Они никак не могли договориться насчет одной главы: Сьюзан хотела ее выбросить, Фергюс – оставить.
Через полчаса они стали собираться. Они не обратили никакого внимания на обедающего в одиночестве человека за соседним столиком. За едой он читал книгу в мягкой обложке. Он заплатил по счету и теперь тоже встал. Никуда не торопясь, он направился к двери, держась позади них.
Трава, белая от январского инея, похрустывала под ногами.
Утки, завидев одинокую фигуру, приближающуюся к пруду, загалдели и наперегонки бросились к берегу. Эта фигура была им так же знакома, как деревья, растущие вокруг пруда: мужчина в ботинках на резиновой подошве, пальто в мелкую клетку, надетом поверх черной сутаны, и с небольшой кожаной сумкой, перекинутой через плечо. Его преподобие доктор Эван Фреер.
Его преподобие снял с руки вязаную перчатку, взял из сумки горсть корма – зерна различных злаков – и рассыпал его рядом с водой, тихо выговаривая толпящимся и топчущим друг друга уткам:
– Эй, прекратите, успокойтесь. Здесь на всех хватит.
Затем он, как было заведено давным-давно, пересчитал их, проверяя, не погиб ли кто-либо из них со вчерашнего дня. Двадцать две. Хорошо.
Стояло прекрасное утро. За самыми дальними деревьями в легкой дымке была видна башня отеля «Хилтон» и другие здания, беспорядочно, по-лондонски, ломавшие линию горизонта. Они выглядели несколько сюрреалистично, будто пейзаж другой планеты. Парк был еще почти пуст: несколько человек совершали утреннюю пробежку, еще несколько выгуливали перед работой собак. Фрееру нравилась чистота раннего утра, его новорожденная надежда, не запачканная еще предстоящим днем.
Как бы он хотел, чтобы новое тысячелетие началось с такой же надежды.
Фергюс Донлеви знал, что он каждое утро после мессы приходит сюда, на берег пруда.
– С Новым годом, – сказал он, находясь еще на некотором расстоянии и за спиной священника.
Фреер обернулся, на полуповороте стал еще больше похож на Роберта де Ниро.
– Фергюс! И тебя с Новым годом. Я как раз о тебе вспоминал. Какое совпадение!