– Плохой!

Не сдержавшись, Грейс рассмеялся.

– Черт побери, – тряхнула головой Клио. – Безобразие!

Пес вывернулся, вновь налетел на Грейса, который на сей раз приготовился, схватил его за лапы.

– И я тоже тобой недоволен, – объявил он.

Хамфри, дьявольски собой довольный, вильнул хвостом.

– Черт, – повторила Клио. – Потом приберем. Хочешь виски?

– Хорошее предложение, – кивнул Рой, отталкивая щенка, который рвался зализать его насмерть.

Клио вытащила пса за шкирку на задний двор и захлопнула дверь. Они пошли на кухню, оборудованную по последнему слову техники. Хамфри завыл на заднем дворе.

– Собаки должны гулять два часа в день, – сообщила Клио. – Но только когда им исполнится год. Иначе можно повредить суставы, особенно тазобедренный.

– А иначе можно повредить мебель.

– Очень смешно. – Она погремела у холодильника ледяными кубиками в двух высоких стаканах, налила в один виски «Гленфиддиш», в другой тоник. – Думаю, мне больше пить не стоит. Подвиг, правда?

Грейсу страшно хотелось курить, он машинально пошарил в карманах и в который раз вспомнил, что сознательно не носит с собой сигареты.

– По-моему, малыш не будет возражать, если мы по глотку примем. Пусть сразу привыкает.

Клио протянула стакан.

– Будь здоров, лопоухий!

– Твое здоровье, длинноносая, – провозгласил Грейс, взмахнув стаканом.

– До дна, парень! – закончила она тост.

Они выпили, глядя друг на друга. Снаружи доносился нескончаемый вой Хамфри. Кто там, мальчик или девочка? Грейс об этом еще не подумал. Кто бы ни был, он будет обожать ребенка. Разумеется, Клио станет замечательной матерью, но получится ли из него хороший отец? Она осматривала разоренную гостиную, он следил за ее взглядом.

– Хочешь, помогу убрать?

– Нет, – сказала она, наградив его долгим чувственным поцелуем в губы. – Мне жутко хочется оргазма. Можешь обеспечить?

– Я? С закрытыми глазами.

– Сукин сын.

23

Влад Космеску жевал жвачку, не сводя глаз с шарика из слоновой кости, прыгавшего в рулетке. Сначала он без конца дребезжал, с замедлением колеса застучал и внезапно умолк, остановившись в ячейке.

Двадцать четыре. Черное.

Поправив на переносице темные очки фирмы «Авиатор», он с удовлетворенной улыбкой смотрел на свою стопку пятифунтовых фишек, стоявшую на линии между двадцать третьим и двадцать четвертым номером. Крупье сгреб проигравшие фишки с других номеров, в том числе его собственные. Космеску поддернул рукав, посмотрел на часы, которые показывали десять минут первого. Пока дело идет плоховато – проиграл тысячу восемьсот, почти дойдя до установленного на сегодня предела. Впрочем, может быть, после этого выигрыша – второго подряд – к нему повернется удача.

Он добавил половину выигранных фишек к оставшимся и выложил на стол следом за рискующей китаянкой и еще несколькими недавно прибывшими игроками. Почти все номера покрыты, колесо закрутилось, крупье крикнул:

– Ставки сделаны.

Космеску придерживался определенного правила. Делал безопасные ставки на номера, расположенные на трети колеса напротив зеро. Тут много не выиграешь, но много и не проиграешь. Такая стратегия позволяет часами стоять у стола, совершенствуя систему, которая старательно разрабатывается годами. Он очень терпеливый. Всегда все планирует с исключительной тщательностью.

Система основана на сочетании математики и вероятности. На европейской рулетке тридцать семь номеров, включая зеро. Но известно, что шанс выпадения всех этих тридцати семи номеров при последовательном запуске колеса тридцать семь раз составляет один к миллиону. Одни выпадают за несколько пусков два, три, даже четыре раза, а иногда и чаще, другие вообще не выигрывают. Поэтому он ставит только на уже выпавшие числа и комбинации, которые наверняка выпадут еще раз.

Снова глядя на номер двадцать шесть, он дважды нажал большим пальцем ноги устройство в правом ботинке и шесть раз в левом. Дома перебросит данные с чипа, который лежит в кармане, в компьютер.

Система далеко еще не идеальна, он часто проигрывает, хотя в целом потери становятся меньше и реже.

Прорыв наверняка близок. Можно будет сколотить состояние. Больше не придется служить наемным лакеем. Впрочем, даже если ничего не получится, игра дает возможность приятно проводить время, которого у него полно. Слишком много.

Ему нравится одинокая жизнь в этом городе. Он работает дома, в огромной постройке из стекла и стали, живет сам по себе, сознательно держась в стороне от других. Ждет распоряжений хозяина, выполняет, сливает по инструкции в казино часть наличных. Хорошее дело. Шеф нуждается в человеке, которому можно верить, в крутом парне, годном для дела, который в то же время его не ограбит. Вдобавок они говорят на одном языке.

Фактически на двух – на румынском и на языке денег.

Кроме денег, у Влада Космеску мало интересов. Книг и журналов он не читает, порой смотрит кино по телевизору, любит экшен и саспенс, сериал «Транспортер», где Джейсон Статем играет такого же одиночку. Время от времени просматривает порнофильмы вместе с какой-нибудь девушкой. Дважды в неделю занимается гимнастикой по полной программе. А все прочее скучно, даже еда. Еда – просто горючее, поэтому он ест по мере необходимости, только чтобы наесться, не больше. Вкусом не интересуется, не понимает одержимой страсти британцев к кулинарным телевизионным шоу.

Казино любит ради денег. Здесь их видишь, дышишь ими, чувствуешь запах, трогаешь, даже слышишь в воздухе вкус гораздо изысканнее и пикантнее, чем у любой еды. Деньги дают свободу и силу. Возможность сделать что-нибудь со своей жизнью и с жизнью своих родных.

Деньги позволили перевезти больную сестру Ленуту из дома призрения в государственную больницу в деревушке Платарешти в двадцати пяти милях к северо-востоку от Бухареста, потом в прекрасный дом в горах над Монтре в Швейцарии, откуда открывается вид на Женевское озеро.

Когда он ее впервые увидел десять лет назад после долгих поисков, выложив большие деньги на взятки, она считалась неизлечимой. Одиннадцатилетняя девочка лежала на рваной пеленке на старой зарешеченной койке, питалась только дроблеными зернами, залитыми молоком. Скелетик с раздутым от голода животом напоминал жертву из концентрационного лагеря.

В комнате с оглушительной вонью поноса и рвоты стояли впритык друг к другу тридцать коек, как клетки для лабораторных животных. Были дети покрепче, некоторым лет по пятнадцать и больше, но все равно отсталые и увечные в том или ином отношении, с такими же бутылками молока с дробленым зерном. Досасывали жидкую пищу, просовывали руки сквозь прутья, забирали бутылки у младших и слабых. Единственная неквалифицированная, ни на что не способная нянька не обращала на них внимания, сидя в своей загородке.