— А ты попробуй, — сказала Монти. — Расскажи мне, против чего мы выступаем.

— Слушайся меня, — ответил он, — и ты поймешь, во что ввязалась.

101

Коннор свернул с кольцевой и, оказавшись на тихой широкой улице, погнал мотоцикл сквозь пригородные заросли пышной растительности, беспокоясь лишь о том, чтобы не превысить лимит скорости. Поглядывая в боковые зеркала, он не видел, чтобы кто-то висел у него на хвосте.

Несмотря ни на что, он все же испытывал радостное возбуждение и от гонки, и от плотного кольца рук Монти на своей талии. Кроме того, он испытывал ностальгическое желание снова обзавестись такой машиной. Может, когда вся эта дьявольщина кончится, он купит ее себе, мечтательно думал Коннор, и пустится на ней в долгое путешествие туда, где тепло и безопасно. Если они еще будут живы и если в мире найдется для них безопасное место.

На перекрестке он повернул налево и прибавил газу. Теперь его взгляд не отрывался от здания, маячившего в полумиле впереди, от массивной невыразительной высотки. Когда до него оставалась пара сотен ярдов, он притерся к обочине, заглушил двигатель, твердо уперся ногой в землю, удерживая в равновесии нешуточный вес «сузуки», и поднял защитный щиток шлема.

Монти спрыгнула с седла, с облегчением убедилась, что ее сумка, примотанная к решетке сиденья, на месте, стянула шлем и встряхнула копной волос, после чего, согреваясь, потопала ногами. Она основательно замерзла, несмотря на куртку с теплой подкладкой Джулии Шваб, которую натянула поверх своей одежды.

Проследив за взглядом Коннора, она тоже уставилась на высотное здание перед ними. Оно было грязно-коричневого цвета, и с первого взгляда казалось, что это два здания, одно за другим, но, присмотревшись, Монти поняла, что так оно было спроектировано, в два яруса, и у заднего несколько этажей возвышались над тем, которое стояло фасадом к ним. Его внушительный размер должен был создавать впечатление величия, но Монти все же подумала, что выглядит оно мрачным и уродливым. Нестройные голоса демонстрантов, собравшихся у главных дверей здания, едва только в них появилась мужская фигура, перешли на скандирование, пока мужчина пересекал тихую улицу по направлению к рядам машин.

Коннор же был на удивление молчалив.

— Что это за место? — спросила она.

Он обнял ее одной рукой, и Монти почувствовала, что Коннор сделал глубокий вдох.

— Я должен привести тебя туда, — сказал он. — Но поверь, для меня нет иного места в мире, где мне было бы так трудно бывать. — Он легко поцеловал Монти в висок, и от нее не укрылось, что его сотрясает дрожь. — Многие люди, — продолжил он, — подчиняют жизнь какой-то идее, она их ведет. Такая одержимость для них выше всего остального — как для твоего отца его исследования. Понимаешь?

Упоминание об отце снова пронзило ее тревогой. Сглотнув комок в горле, она кивнула.

— Он целеустремленный человек — ты сама мне это говорила. Потому что он одержим идеей — опознать и уничтожить гены рака груди. Я знаю, что значит такая страсть. Каждое утро ты просыпаешься лишь с одной мыслью, а по вечерам ложишься в постель все с той же мыслью. С твоим отцом это произошло потому, что он видел, как умирает твоя мать, и забыть это он никогда не сможет. Вот и я кое-что никогда не смогу забыть — поэтому я и понимаю, как он себя чувствует. Твой отец идет своим путем. А я — своим.

Монти буквально оглушило наступившее молчание. На его лице она увидела тронувшее ее соединение печали и мрачной решимости.

Казалось, что это здание неудержимо наваливается на нее, хотя на самом деле оно было куда дальше, чем думала Монти. Часть пикетчиков продолжала скандировать, другие размахивали лозунгами и звездно-полосатыми флагами или толпились вокруг людей, таскавших на себе щиты. Разноцветные буквы на красном фоне гласили: «СДЕЛАЙТЕ ВИТАМИНЫ И АМИНОКИСЛОТЫ ЛЕГАЛЬНЫМИ!» Были и другие призывы: «ДОЛОЙ УПРАВЛЕНИЕ!»

Монти повернулась к Коннору:

— О каком Управлении идет речь? По контролю за продуктами и лекарствами?

Похоже, он не услышал ее, потому что подхватил сумку, и они пересекли узкую травянистую полоску, отделявшую огромную автостоянку перед зданием от тротуара, прошли мимо изрядно выцветшего объявления «Стоянка только по разрешению». Коннор ускорил шаг, и Монти с трудом держалась рядом с ним.

— Сколько людей из тех, с кем мы общались, сейчас уже мертвы, Монти? Джейк Силс, Зандра Уоллертон, Уолтер Хоггин, доктор Корбин, Чарли Роули; мы пока многого не знаем о Роули. Уоллертон попыталась пересечь пути перед поездом, Корбину упал на голову металлический крюк, Силс вылил на себя кислоту, у Хоггина случился инфаркт. Глядя со стороны — это абсолютно случайные непредвиденные трагедии, и все абсолютно разные. Но когда сопоставляешь их, пытаешься окинуть единым взглядом, картина совершенно меняется. Так?

— Да.

— Но в обычной жизни нет такой силы, которая могла бы заставить мужчину облить себя кислотой, женщину — выехать на переезд перед приближающимся поездом и которая могла бы точно уронить крюк на голову человеку.

Они подошли к массивному синему щиту, стоящему у клумбы. Он сообщал, что здесь располагается «МИНИСТЕРСТВО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ И СОЦИАЛЬНЫХ СЛУЖБ США». Над ним вяло висел флаг. Они остановились у подножия здания. Коннор поставил сумку и задрал голову, чтобы посмотреть на самые верхние этажи.

Монти тоже устремила свой взгляд туда, вдоль стены непрозрачного коричневого стекла, которая высилась в небе и в которой отражались перистые облака. Внезапно вокруг воцарилась жутковатая тишина, словно сверху на них смотрели тысячи глаз. Не доносилось ни шума уличного движения, ни порывов ветра, только редкое чириканье одинокой птицы, но и оно прекратилось.

Коннор поднял руку и ткнул указательным пальцем куда-то наверх.

— Ты спрашивала о моем отце, и я никогда о нем не распространялся. Так?

Она настороженно посмотрела на него:

— Да, ты о нем не рассказывал.

— В этом здании расположено учреждение, которое лицензирует все фармацевтические препараты в Соединенных Штатах. Управление по контролю за продуктами питания и лекарствами.

Она кивнула. Но интонация, с которой он говорил, испугала ее, словно рядом с ней сейчас стоял не Коннор, а какой-то совершенно незнакомый человек.

— Мой отец работал на одиннадцатом этаже. Видишь вон то окно, присмотрись. — Он показал на башнеобразную стену дымчатых стеклянных квадратов у них над головой, и у нее закружилась голова, словно башня двинулась по небу, готовая рухнуть на них. — Мать еще ребенком привела меня сюда, — тихо сказал он. — «Вот это папино окно, — сказала она мне. — Вон там и работает твой папа».

Прежде чем продолжить, он несколько секунд помолчал.

— Я любил папу. Он был большим и симпатичным человеком… и, думаю, очень спокойным. До глубины души. Мы с ним порой отправлялись в долгие прогулки. Я так и вижу его, как он молча идет по тропе и думает о чем-то своем. — Коннор закусил губу. — Он всегда носил рубашки с галстуками, даже когда мы с ним играли. Придерживался старомодных ценностей. Одна из них была в том, что он безоговорочно верил в разницу между истиной и ложью.