Вдруг зазвонил телефон.
Хегарти ответил – голос его зазвучал как-то сдавленно. Дилер бросил взгляд на Эбби:
– Обождите секундочку, я из другой комнаты поговорю.
Гленн Брэнсон сидел за рабочим столом, прижав к уху трубку, дожидаясь, когда Хьюго Хегарти возобновит разговор.
– Извините, сержант, – сказал тот через пару минут. – Дама у меня в кабинете. Вы ведь насчет ее звоните?
– Возможно. Я просто случайно сегодня просматривал утренние сообщения и кое на что наткнулся. Разумеется, может быть, это значения не имеет. Вчера, сэр, вы упомянули некоего Чада Скеггса…
Не зная, что последует дальше, Хегарти с заминкой ответил:
– Да…
– Ну, нам только что стало известно, что напротив дома, где живет Кэтрин Дженнингс, стоит автомобиль, взятый напрокат австралийцем из Мельбурна с такими именем и фамилией.
– Вот как? Очень интересно. Действительно… в высшей степени.
– Видите тут возможную связь, сэр?
– Определенно вижу, сержант. По-моему, тут такая же связь, как между тухлой рыбой и дурным запахом.
3 ноября 2001 года
В ранние утренние часы Лоррейн лежала, слушала храп Ронни, и радость начинала сменяться злостью.
Когда он проснулся и встал, потребовав не открывать шторы в спальне, не поднимать жалюзи на кухне, она набросилась на него за столом, накрытым для завтрака. Зачем он заставил ее так страдать? Мог ведь быстренько звякнуть и все объяснить, не ввергая ее почти на два месяца в истинный ад.
И она зарыдала.
– Я не мог рисковать, – сказал он, обхватив ладонями ее лицо. – Пойми, детка… Любой звонок из Нью-Йорка на твой телефон породил бы вопросы. А мне требовалось, чтоб ты разыгрывала убитую горем вдову.
– Можешь не сомневаться, черт побери, – всхлипнула Лоррейн, вытерла глаза, вытащила сигарету из пачки. – Будь я проклята, запросто получила бы «Оскара».
– Получишь, как только мы выберемся отсюда.
Она вцепилась в сильную волосатую руку, покрепче прижала к своей щеке.
– С тобой я себя чувствую в безопасности, Ронни. Не уходи, пожалуйста. Здесь вполне можно спрятаться.
– Ну конечно.
– Можно!
Он покачал головой.
– Разве никак нельзя тут остаться? Объясни еще раз насчет выплат. – Лоррейн закурила и глубоко затянулась.
– Я застраховал свою жизнь в «Норвич юнион» на полтора миллиона фунтов. Полис лежит в банке в депозитном сейфе. Ключ в моем секретере. Похоже, для семей погибших 11 сентября будут введены особые правила. Страховые компании произведут выплаты, даже если тела не найдены, не выжидая семи лет, положенных по закону.
– Полтора миллиона! Предъявлю полис директору банка, и он даст мне отсрочку!
– Попробуй, хотя я знаю, что сукин сын скажет: точно неизвестно, поступят ли деньги и когда поступят, и вообще страховые компании вечно стараются увильнуть.
– Твоя тоже может увильнуть?
– Нет, по-моему, тут все будет в порядке. Слишком уж щекотливая ситуация. Потом начнутся выплаты из компенсационного фонда жертвам 11 сентября. Говорят, нам светят два с половиной миллиона долларов.
– Два с половиной миллиона?!
Ронни вдохновенно кивнул.
Лоррейн вытаращилась на него, подсчитывая в уме:
– Приблизительно миллион семьсот пятьдесят тысяч фунтов? Стало быть, речь идет в целом о трех с четвертью миллионах фунтов, плюс-минус?
– Плюс-минус. Причем без уплаты налогов. Всего за один год страданий.
Она замерла на месте. И вымолвила с благоговейным страхом:
– Ты сотворил нечто невероятное.
– Стараюсь выжить.
– За это я тебя и люблю. И всегда в тебя верю. Всегда верила, знаешь?
Он ее поцеловал.
– Знаю.
– Мы богаты!
– Почти. Скоро будем. Тихим шагом, тихим шагом…
– Как-то странно ты выглядишь с бородой…
– Как?
– Моложе.
– Не таким мертвым, как старый Ронни?
Лоррейн усмехнулась:
– Ночью был вовсе не мертвым.
– Долго ждал этой минуты.
– И теперь говоришь, что еще год надо ждать? Или дольше?
– Компенсацию в первую очередь будут выплачивать тяжело пострадавшим. Ты тяжело пострадавшая.
– Предпочтение будет отдано американцам, а не иностранцам.
Ронни покачал головой:
– Я ничего такого не слышал.
– Три миллиона с четвертью, – мечтательно повторила Лоррейн, стряхнув пепел в блюдце.
– Купишь кучу новых тряпок.
– Деньги надо куда-то вложить.
– У меня есть план. Первое, что мы сделаем, – уберемся из этой страны. Мы с тобой.
Он вскочил, выбежал в коридор, вернулся с небольшим рюкзачком. Вытащил оттуда коричневый конверт, положил на стол, подтолкнул к ней.
– Я уже не Ронни Уилсон. Привыкни. Я теперь Дэвид Нельсон. А через год и ты больше не будешь Лоррейн Уилсон.
В конверте лежали два паспорта. Один из них австралийский. Она едва узнала себя на фотографии. Темные волосы, короткая стрижка, очки. Паспорт на имя Маргарет Нельсон.
– Виза на постоянное проживание в Австралии. Действительна пять лет.
– Маргарет? – переспросила Лоррейн. – Почему Маргарет?
– Ну, Мэгги, если хочешь.
Она затрясла головой:
– Я должна стать Маргарет… Мэгги?
– Да.
– Надолго?
– Навсегда.
– Потрясающе, – прошептала она. – Мне даже имя не позволили выбрать?
– И при рождении не позволили, глупая корова!
– Маргарет Нельсон… – с сомнением произнесла Лоррейн.
– Нельсон фамилия знаменитая, классная.
Лоррейн вытряхнула из конверта другой паспорт.
– А этот?
– Для выезда из Англии.
На снимке снова она – седая, лет на двадцать старше. Анита Марш.
Лоррейн ошеломленно взглянула на Ронни.
– Это я сам придумал. Самый лучший способ исчезнуть. Люди запоминают красивых женщин, особенно молоденьких. А старушки почти невидимки. Когда придет время, купишь заранее два билета на ночной паром из Нью-Хейвена в Дьеп. Один на свое имя, другой на Аниту Марш. Закажешь для нее каюту. Понятно?
– Может, записать?