— А-а-а-а! Нога! Встать не могу! Дядя Леша! А-а-а-а!
Визг ее был такой настоящий, что я сам чуть не бросился ей на помощь. А дядя Леша выбежал из будки и кинулся поднимать Юшку. Та, кажется, еще и каталась по земле, чтоб задержать его подольше, но этого я уже не видел: между нами была будка. Я ринулся к воротам, не помню как перемахнул через турникет, рванул направо, в панике соображая, что народу на улице мало и затеряться в толпе не удастся. Но тут на мое счастье подошел троллейбус. Я запрыгнул в заднюю дверь и, еле переводя дыхание, прислонился к стеклу.
В руках я по-прежнему крепко сжимал сизый коленкоровый томик.
Мы с героиней греческой Бобелиной и ее йогой были на свободе.
Надеюсь, что с Юшкиной ногой все в порядке.
ЦВС от нашего дома далеко. Надо ехать через весь город. Пару раз меня высаживали контролеры, но я просто дожидался следующего троллейбуса. И через час добрался до дома.
Дома.
Если бы Кира была в городе, думал я, можно было бы зайти к ней, повидаться.
Но сейчас главное — попасть в дом.
Я полез под крыльцо, туда, где мы всегда оставляли ключ, накрывая его старой эмалированной миской. Ключа на месте не было, а на двери я увидел какие-то приклеенные к ней белые бумажки с печатями: откроешь дверь — бумажка порвется.
Я видел такое в кино: это означает «дом опечатан». Смешно, разве такая белая бумажная ленточка мешает войти?
Но у меня все равно нет ключа. Куда он делся?
Скорее всего, ключ в милиции. Соседка сказала, где мы его оставляем — милиции-то как не скажешь, ну и они, конечно же, взяли под крыльцом ключ. Дом открыли, нашу одежду забрали, дверь заперли снова, бумажку свою наклеили, ключ унесли.
И теперь я должен проникать в свой дом, как вор. Окно, что ли, разбить?
Я сел на крыльцо, надо было собраться с мыслями.
Дом за спиной тихо прислушивался ко мне. Ему явно не хотелось, чтобы я бил окна.
Я встал и начал обходить дом. От угла террасы все заросло высокой травой, репейником, лебедой, крапивой. Надо же — всего несколько недель прошло, а двор уже стал таким диким. Сзади была небольшая дверца черного хода, ее никто никогда на моей памяти не открывал, к ней и подойти было трудно — мешала поленница. Но я все же разгреб дрова, добрался до двери и подергал. Заперто. Дальше я запнулся за валявшуюся на земле стремянку, еще раз обогнул дом и снова вышел к крыльцу.
У крыльца в траве лежал небольшой клочок бумаги с какой-то надписью.
Сердце у меня ухнуло. Пять минут назад никакой бумажки тут не было. Я бы заметил. Может, ее ветром принесло?
Это оказалась записка.
Простым карандашом, крупными печатными буквами, аккуратно, как по линейке, на бумажке было написано: ЧЕРДАКЪ.
Неужели Аристарх Модестович мне не померещился?
Стремянка плюс маленькая дверца под крышей, ведущая на чердак. Вот так я оказался в доме. А с чердака можно через люк попасть на кухню. Этот люк был всегда закрыт изнутри на крючок, но я надеялся, что подергаю хорошенько, и от тряски крючок выскочит из петли.
Но сперва я втащил наверх лестницу. Если меня еще не хватились, то ближе к ужину точно хватятся. И сообразят, что первым делом надо искать дома. А дом — нате вам! — закрыт со всех сторон. И о-пе-ча-тан! С лестницей я провозился довольно долго: она оказалась очень тяжелая. Если бы в доме кто-то был, то уже выскочил бы в испуге, так я топал и стучал.
Крышку люка, конечно, поднять не удалось. Я сильно дернул за железное кольцо раз, другой, третий… — люк не поддавался.
И в этот момент на крыльце раздались голоса.
За мной пришли!
Вообще-то было глупо пугаться. Я уже рядом с целью. Даже если меня сцапают, то я просто попрошу забрать Ляльку: мол, сестренка скучает без любимой игрушки.
Я тихо лег на пол и прижался ухом к щели в крышке люка.
Это пришли соседка Лариса и незнакомая тетка с противным голосом.
Из разговора я понял, что тетка по имени Люба — какая-то бабушкина родственница. Никогда не слышал о такой.
Тетка врала без передышки. Якобы она уже побывала у сироток. Это мы сиротки, ага! Что-то не видал я никакой тетки. О, она даже и конфеток нам отнесла! Мифических таких конфеток. И дом, оказывается, не наш, а почти что ее…
Жаль, я не все расслышал. Ладно. Разберемся и с теткой. Если эта тетка поможет нам вернуться домой, пусть врет что угодно.
Наконец все стихло. Я, на всякий случай — потихоньку, пробрался к чердачному окну и увидел, как эта незнакомая родственница быстро уходит вдоль по улице, вихляясь на каблуках.
Теперь можно было сразиться с люком еще раз.
Я взялся за кольцо, рванул — и люк легко, без усилия открылся.
Неужели и тут Аристарх помог?
Я спрыгнул вниз, в темную кухню.
Гуль и белый верблюд уже много дней путешествуют вдоль берега реки. Потому что она согласилась помочь королеве.
— Но только давай ты пойдешь со мной? Ведь я не знаю дороги и вообще не знаю ничего про твою страну. Например, вот эти красные ягоды: можно их есть или они ядовитые?
— Красные ягоды? Эти? — рассеянно говорит верблюд. — Конечно, дорогая, их можно есть, и, разумеется, они очень ядовитые. У всех, кто их ест, вырастают на ногах ходули.
— Так это здорово! Мы сразу доберемся, куда нам надо!
— Не так уж здорово, — вздыхает верблюд. — С ходулей не дотянешься до еды, потому есть все время хочется. К тому же и противоядие у самой земли растет — вон те маленькие серые орешки. Если ходули надоели — ищи, кого попросить, чтобы забросил их тебе в рот снизу вверх, как в баскетбольную корзину. Большая часть орешков попадает по лбу, а когда, хоть один залетает куда надо — ты ба-бах! — со всего размаху брякаешься о землю.
— Ой, — говорит Гуль. — А вон те желтые сливы?
— Сливы я тебе есть не советую. Во-первых, это мои любимые сливы. Их не так много, начнешь угощать всякого — самому не хватит. А во-вторых, все, кто их ест, превращаются…
— …в лягушек? — замирает от волнения Гуль.
— Нет, — с досадой морщится верблюд.
— В камень? — допытывается Гуль?
— Я думал, ты умнее, — качает головой верблюд. — Это мои любимые сливы!
Однажды вечером Гуль спрашивает:
— А почему никто не поверил, что королева вернется сама? Что ее надо просто подождать? Не верить в плохое. Если подождать, то…
— Люди не любят ждать. Знаешь, есть такая поговорка: «Хуже нет, чем ждать и догонять».