— Тогда смотри. Надо встать вот так и…
Следующие десять минут Марик пытался повторить движения Эвы, шлепаясь в песок, если она не успевала его подхватить. Мальчик запыхался, но в конце концов у него начало немного получаться. А когда Эва сказала: «Ну хватит» — Марик понял, что плакать ему больше не хочется.
— Давай-ка договоримся, — сказала Эва, ловя его последний раз, и сдула с лица мокрую от пота седую прядь. — Называй меня на «ты» — так, пожалуй, будет лучше. А в качестве ответной любезности я отвечу на твой вопрос.
— На какой вопрос? — Марику казалось, что он ни о чем не спрашивал Эву.
— Про дом. Спроси меня еще раз.
— О, точно. Где твой дом, Эва?
— Вот он. — Эва кивнула себе под ноги. — Тебе нравится этот милый домик, который я нарисовала на ботинках?
Хотя луна и светила ярко, но Марик не мог разглядеть домик Эвы в подробностях. Однако он хорошо помнил, что там нарисовано, и даже маленькую лейку под кустом помнил тоже.
— Так что мой дом — всегда со мной. Он там, где я останавливаюсь.
— Но он же ненастоящий?
— Для меня — самый настоящий. Другого у меня нет. Да я и не хочу другого.
Марик подумал: «Что ж, — у меня нет даже такого дома» — но ничего больше не сказал.
Эва свистнула, и из темноты показались две собаки — большая черная Миска и маленькая белая Китценька.
Вчетвером они отправились спать.
Если вы встретите человека, который заявит вам, что он любит стоять в очереди, запомните этот день: такие люди встречаются крайне редко. Очень может статься, что никогда. Очередь, даже самую организованную, люди обычно ненавидят.
В приемной у министра культуры очередь была очень культурная. Никто не пихался локтями, не шумел и не толкался, никто не кричал «Вас здесь не стояло!» и никто не лез вперед.
Да это было и невозможно. Тот, кто пришел на прием в министерство, сперва должен был пройти в зал «А» и в окне № 1 получить талон на получение анкеты. Потом в зале «Б» в окнах № 3 и 4 в обмен на талон выдавалась анкета посетителя — шесть экземпляров на семи листах каждый. В анкете следовало указать цель визита, свое полное имя, полное имя своих родителей, дедушек и бабушек, а также прадедушек и прабабушек, кто, где и когда родился, место постоянного жительства, род занятий (подробно), имена свидетелей, готовых подтвердить все эти сведения, кроме того, следовало указать наличие музыкального слуха, знание иностранных языков, владение домашними животными, умение стоять на голове, длину левого мизинца, авторов музыки и слов королевского гимна, а еще нарисовать в предложенной рамке автопортрет: отдельно шел вопрос «Болели ли вы ветрянкой».
Заполняющие анкеты могли разместиться за столами в зале «В».
Все очень нервничали, но вели себя тихо. То и дело прокатывался слушок, что тех, кто уже болел ветрянкой, министр примет, а тех, кто не болел, выгонят вон.
Поэтому в последней графе посетители судорожно исправляли написанное до тех пор, пока не вспоминали, что поправки и зачеркивания в анкете воспрещены, второй экземпляр не выдается и допустившему помарку придется прийти в следующий раз.
Заполненные анкеты необходимо было подать в окно № 7 в зале «Г».
Там их обменивали на жетончик с номером. Далее следовало ждать около часа в зале «Д» — там висело большое табло, где выскакивали номерки жетончиков. Если циферка оказывалась красной, то вам надлежало перейти в зал «Е», где жетон обменивался на специальный пропуск, а если циферка была черной, то просителю отказывали в аудиенции.
Главное было не пропустить свою циферку, потому что справок никто не давал: говорили, что министр культуры предпочитает иметь дело с людьми внимательными и организованными.
«Хорошо, что на ребенка никаких сведений подавать не надо, — думал Марик, стоя рядом с Эвой и Иогансоном, которые, нахмурив лоб, заполняли анкеты, — а то что бы я писал про родственников и место жительства… И про ветрянку я не знаю…»
Утром было решено, что на аудиенцию пойдут фокусник Иогансон и Эва, потому что они выглядят наиболее представительно — в силу возраста.
Мадемуазель Казимире ужасно хотелось пойти с ними. «Вот, — думала Казимира, — господин директор вернется и спросит: „А кто это отважно ходил в министерство и вызволил меня из тюрьмы, неужели это наша нежная и хрупкая мадемуазель Казимира?“ — и я скромно улыбнусь, и тогда он скажет мне… скажет мне…»
Тут жонглер Хоп прервал мечтания Казимиры, невежливо толкнув ее в бок:
— Голосуем, Казимира, голосуем: ты согласна, чтоб Эва и Иогансон шли в министерство?
— Я?… Конечно, я согласна, — растерянно и печально кивнула Казимира. Она с отчаянием подумала, что ей не дали возможности проявить себя. А еще она подумала, что Эва в комбинезоне с карманами, странных ботинках и большой шляпе выглядит как угодно, но только не «представительно». И тут взгляд Казимиры упал на взволнованного Марика.
— У меня идея, — подала голос Казимира. — А что если Эва и Иогансон возьмут с собой Марика? Может быть, с ребенком их пропустят без очереди? А может быть, детское лицо растрогает господина министра?
— Отличная идея, Казимира, — воскликнула Эва. И добавила:
— Мне неловко обращаться с такой просьбой, но кто, кроме вас, лучше всего разбирается в таких вещах? Не могли бы вы посоветовать мне, какую прическу сделать, чтобы выглядеть более подобающим образом?
Казимира посмотрела на Эву: та с озабоченным и огорченным лицом сняла шляпу, и ее рыжие кудри трепал ветер. Глаза Казимиры просветлели: «Пусть, — думала она, доставая гребни и шпильки, — вклад мой в успех общего дела будет не так велик, но мы все помогаем друг другу».
Глаза Марика болели от напряжения — он боялся пропустить их номер на табло.
— Вот! — громко воскликнул он. — Эва, вот, триста сорок восемь — наш, красный!
Стоящие по углам служащие министерства зашикали, и Марик пристыжено смолк.
Теперь его охватило нетерпение. Еще полчаса, и их примет королевский министр культуры. «Культура, — думал Марик, — это такое огромное слово, почти как „вселенная“, „добро“, „математика“. Наверное, министр культуры самый культурный и самый творческий человек во всем королевстве. Он, конечно, разрешит нашему цирку выступать и велит выпустить господина директора. Иначе и быть не может».
И вот настала их очередь и перед ними открылись высокие резные двери.
Далеко-далеко, на дальнем конце огромной залы, за широким столом, обтянутым зеленым сукном, сидел невысокий лысоватый человечек.
На стене над его головой горела золотом надпись: «Министр культуры королевства господин Перпендикуляр».