— Моя дорогая малышка! — торжественно сказала фрейлина. — Я придумала, как узнать, девочка ты или мальчик. У меня есть для тебя сюрприз!
С этими словами она подхватила Китценьку на руки и пошла с ней в соседнюю комнату.
— Вот, — сказала, волнуясь, фрейлина, спуская собачку на пол. — Это для тебя.
Китценька глянула на то, что стояло перед ней, и обомлела от восторга.
За то время, пока Китценька спала, из магазина «Собачкин рай» сюда принесли всю самую роскошную одежду, которая только там была.
На вешалке были развешаны… Ах! Десятки, десятки нарядов — бархат и кружева, и ленты, и атлас, и шелк, и воланы, и пуговки, и пайетки!
Китценька задохнулась от восторга… Умоляющими глазами она глянула на фрейлину, и та тут же примерила на Китценьку роскошный вечерний комбинезон с шелковыми бантами у ворота и на лапах.
Китценька стояла перед зеркалом и любовалась собой.
Она перемерила уже полтора десятка одежек, в этот момент фрейлина застегивала у нее на спине перламутровые пуговицы пелеринки кораллового цвета.
Застегнув последнюю пуговку, фрейлина растроганно сказала:
— Пушинка, радость моя, как тебе идет этот цвет! Удивительно, я всегда думала, что коралловый не к лицу блондинкам. Я так счастлива, что ты оказалась не мальчиком, а девочкой. Разве мальчика так обрадовали бы эти наряды? Только девочки способны оценить всю прелесть перламутровых пуговок. Правда, я здорово придумала?
И Китценька была с нею вполне согласна.
На полдник Китценька пошла в кружевной накидке. Фрейлины, увидев ее, заахали от восторга, да собачка и сама знала, что она сказочно хороша собой.
На столе высились горы фруктов и конфет, фрейлины собирались пить чай и кофе, и младшая из них только взяла в руки заварочный чайник, как высокие двери столовой распахнулись и вошла строгая дама в сером костюме и безупречно белой блузке с воротом под горло.
— Сидите, сидите, я зашла просто на чашечку чая, по-дружески, — строгим голосом сказала дама, окинув взглядом склонившихся в глубочайшем реверансе фрейлин.
— Ваше величество, мы так счастливы, что вы удостоили нас своим посещением, — сказала старшая фрейлина, не отрывая глаз от дамы.
Королева кивнула и села во главе стола на золотое кресло, которое в обед пустовало. За столом начался чинный разговор — сперва о погоде, потом о сортах персиков. Фрейлины щебетали, стараясь развлечь королеву, та отвечала сухо, но милостиво.
Китценька же изо всех сил навострила уши. Сейчас, возможно, она получит сведения из первых рук.
Так и случилось.
— Ваше величество, как дела у ее высочества принцессы Амелии? Нам так не хватает ее на утренних прогулках, — спросила старшая фрейлина.
Королева строго глянула на персик, который как раз пыталась разрезать серебряным ножичком, и ответила:
— Ее высочество по-прежнему занято выполнением задания по математике на лето. Не следует уделять много времени развлечениям и прогулкам, пока не выполнено то, что задано. Делу — время, потехе — час, как вам известно.
— Ваше величество, да позволено мне будет заметить, что свежий воздух и подвижные игры для ребенка ее возраста… — осторожно начала было фрейлина. Но королева твердо перебила ее:
— Для ребенка ее возраста — возможно. Но мы с вами говорим не о ребенке. А о наследнице престола. Только труд и упорство в достижении цели, только глубокие познания в науках, только собранность и самодисциплина — иначе не выполнить то высокое предназначение, тот долг перед королевством, который лежит на каждом из нас, членах королевской фамилии.
— Пушинка, дорогая моя, я так счастлива, что ты у меня появилась. Всю жизнь хотела иметь маленькую собачку, и вот судьба послала мне тебя. Теперь мне никогда-никогда не будет так одиноко, как прежде. — Фрейлина в горошек нежно посмотрела Китценьке в глаза. Если бы Китценька умела краснеть, она бы покраснела. Потому что никакой судьбой тут и не пахло — ведь все было подстроено.
И вот фрейлина уснула.
Китценька влезла на подоконник и прижалась носом к холодному стеклу. Она думала. Ее миссия успешно выполнена. Теперь можно уже бежать. Как только принцесса решит все задачки, парк развлечений откроется и цирк тоже возобновит свои представления. И Китценька будет выступать на арене. Но даже при самых больших сборах не будет у Китценьки печенки под сливочным соусом на обед. И не будет бархатной накидки и перламутровых пуговок, не будет личного собачьего гардероба, набитого новыми нарядами, не будет личного зеркала, не будет она представлена королеве…
Если подумать здраво — зачем Китценьке возвращаться? Разве от того, что она узнала, зависит, дадут ли разрешение на выступления хоть на день быстрее? Ну, «Каруселли» помучаются неизвестностью еще самое большее неделю (сколько же можно сидеть над школьными задачками), а потом цирк снова откроется.
И фрейлину в горошек жалко. Она полюбила Китценьку, и ей будет без нее одиноко.
Китценька тяжело вздохнула.
А как же Миска? Как же Хоп, Иогансон, Рио-Рита, Флик и Фляк, Аделаида Душка, Филипп, Марик и Шкатулка?
И главное — как же Казимира?
Китценька чуть не завыла. Ей до слез хотелось поддаться искушению — и остаться тут, где ее ждала сладкая и роскошная жизнь. Но было понятно, что не будет она счастлива тут. Сыта и нарядна — конечно, но сердце ее будет вечно болеть и вечно искать оправданий. А какие могут быть оправдания предательству?
Она спрыгнула с подоконника и сняла с себя вышитую розочками по вороту ночную пижамку. Уходить надо налегке, в чем пришла.
На столе осталась написанная Китценькой записка:
«Дорогая добрая фрейлина! Спасибо Вам за все. Но я не могу остаться, меня ждут друзья. Может быть, мы еще увидимся когда-либо. В городе есть собачий приют, там много маленьких ничейных щеночков, которым некуда деваться. Вы можете выбрать там себе новую собачку по душе.
Простите, что я Вас обманула. Любящая Вас Пушинка. Хотя на самом деле меня зовут по-другому».
А сама Китценька, глотая слезы, со всех лап бежала по коридорам фрейлинского корпуса — домой, домой!
Люди так до конца и не договорились, что лучше: отлично уметь делать что-то одно или понемножку разбираться в сотне разных предметов.
Мелодиус был человек-оркестр. Это означало, что в цирке «Каруселли» он заменял собой всех музыкантов: скрипача и барабанщика, трубача и пианиста.
Когда Мелодиус был маленьким и его звали просто Лодиком, его мама очень хотела, чтоб сын стал знаменитым скрипачом. Она даже специально купила ему четыре бархатные курточки с кружевными жабо и короткие, до колен, бархатные брючки. Все юные гениальные скрипачи, по мнению мамы Лодика, должны были одеваться именно так. Разумеется, кроме бархатных костюмчиков мама купила ему скрипку, темно-зеленые папки для нот на тесемках, отвела его в музыкальную школу и строго следила за тем, чтоб мальчик занимался четыре часа в день.