— Японцы давно уже сообразили, — отвечает Вэл. — Они зря суетиться не будут.

— Так им же по-любому эвакуироваться надо, у них вулканы.

— А у нас ты. У нас то, что ты говоришь. Тебя должны услышать. Надо, чтобы все успели убраться отсюда.

— Да нет, это же другое дело! Я уже думал, как до всех доораться, как сделать так, чтобы меня все заметили. Может, повесить баннер, влезть на Мэри-Экс или на Тауэр-бридж — ну типа того.

— Получится как с моей картиной, — говорю. — Никто не обратит внимания. Решат, ты псих. Надо, чтобы тебя показали на уличных экранах. Сколько их у нас? Тысяча? Больше? Это ведь официальный канал, правда? Все смотрят, что там показывают. Надо туда пролезть, хакнуть их, что ли…

— Офигеть! Точно! Если городской совет и правительство ничего не делают, придется мне. Надо их взломать.

— Ты что, знаешь как?

— Нет, но у меня есть один друган, он знает.

Весь на нервах — притопывает по полу, глаза так и горят.

— Звякну-ка я ему.

Пусть звонит. Мии пора спать, да и мне тоже. Адам уступает мне комнату, говорит, перекантуется на диванчике. Мне неловко, но он упирается. Кормлю Мию перед сном и кладу ее в ящик от комода, поставленный на пол, — совсем как у Винни. Выключаю свет, пробую закрыть глаза. Где-то сейчас Винни? Адам сказал, его увели. Представляю себе, как он лежит в камере, и просто кричать хочется. Кто-кто, а Винни такого не заслужил.

Думаю о ветре и дожде, о том, каково бы мне было ночевать в туннеле. А еще об Адаме и как судьба постоянно нас сводит. И вот я здесь, в его комнате. Ведь говорила же я себе: держись от него подальше, а поступаю ровно наоборот. Только Новый год еще не наступил, пока еще нет, поэтому сегодня я лучше побуду в тепле и уюте и высплюсь, если Мия даст.

Адам

Ночью я слышу ее крик. Он вторгается в мои сны и выволакивает на поверхность. Ужасный крик, от него прямо сердце разрывается. Еще не успеваю толком проснуться, как понимаю, что это Сара. Скидываю одеяло и лечу вверх по лестнице в свою комнату и тихонько стучу в дверь.

Она меня не слышит — так кричит, что все заглушает.

Открываю дверь, вхожу. Сара в моей кровати, сидит, тянет руки вперед. Глаза у нее открыты, и она повторяет: «Мия! Мия!» Мия лежит в ящике на полу и, что удивительно, спит.

— Сара, все нормально, — говорю я с порога. — Мия здесь. С ней все хорошо.

Она не поворачивает голову на голос, но, кажется, слышит меня.

— Нет! — кричит она. — Она там! Она там одна! Помогите! Помогите! — И начинает плакать. Хотя глаза у нее и открыты, она не проснулась, по уши в своем страшном сне.

Тогда я подхожу к кровати и сажусь на краешек. Осторожно трогаю Сару за руку.

— Сара, — говорю. — Это все тебе снится. Надо проснуться.

Она кричит и кричит.

— Сара! — говорю я уже громче. — Просыпайся! Давай просыпайся! Это сон!

Крепко беру ее за плечо и слегка встряхиваю.

Тут она поворачивает голову и ахает:

— Ты?! Только тебя мне не хватало!

— Сара, ты у меня дома, все нормально.

— Адам? — шепчет она и протирает глаза, будто не может разобраться, проснулась она или еще видит сон.

— Это я, Сара. Ты здесь, у меня. Тебе приснился страшный сон, а теперь все в порядке. Все хорошо.

Руки у нее падают на кровать.

— Я кричала, да?

Да так, ничего, просто и мертвый бы проснулся.

— Ну да, чуть-чуть.

— Винни я тоже будила, — вздыхает она. — Потом он привык.

— Ты кричала, что она, ну, Мия, где-то «там». Что тебе снилось?

— Не знаю. Какой-то дом, здание, оно рушилось, кругом огонь и…

Она тяжело дышит.

— Тише, тише, не надо… Не думай об этом, все нормально.

— Адам, я так устала. Так устала, а стоит мне закрыть глаза, и опять все навалится.

Передвигаюсь чуть ближе к изголовью, но Сару не трогаю. Зато если что, я тут.

— Нет, не навалится, — говорю. — Все будет хорошо.

— Побудешь тут со мной? Разбудишь, если опять начнется?

Я буду с тобой всегда. Я ради тебя Ла-Манш переплыву. Пройду босиком по битому стеклу.

— Ну да, конечно, — говорю. — Подвинься камельку.

И вот я лежу рядом с ней, и она кладет мне голову в ямку между плечом и грудью.

Гляжу, как она опускает ресницы и закрывает глаза. Она почти сразу засыпает, а я не сплю долго-долго и смотрю на нее. Так и впитываю ее — тяжесть тела, сладкий аромат, ощущение, как она чуть-чуть шевелится, когда дышит. Хочу запомнить все это навсегда — что я чувствую, все подробности. Только бы ничего не забыть.

И все равно я, наверное, задремал, потому что вдруг проснулся. Сара тут. Она подняла голову и смотрит на меня. Улыбается.

— Привет, — шепчет она.

— Привет, Сара.

Дружок мой опять оживился, и ее тепло, ее близость для меня настоящее мучение.

— Поспала? — спрашиваю.

— Ага… — Она вся разнеженная и такая довольная, какой я ее в жизни не видел. — Спасибо, — говорит, — что побыл со мной.

С тех пор как я проснулся, мы так и смотрим друг другу в глаза. На душе такой покой — такой глубокий и такой вселенский, — как это здорово… Сара глядит на мои губы и обратно в глаза. Так вот о чем она думает, я точно знаю, и вдруг мне приходит в голову то же самое и я думаю: «Сейчас или никогда. Сейчас. И я нагибаюсь к ней и целую ее».

Губы у нее мягкие-мягкие. У меня пол-лица жесткие от рубцов, а она вся мягкая. Сначала губы у нее сжаты. Она позволила мне поцеловать себя, но не отвечает, а потом то ли вздыхает, то ли стонет и закрывает глаза и приоткрывает губы и прижимается ко мне, и я понимаю, что она хочет меня так же, как я ее.

После сна изо рта у нее попахивает, но мне так только нравится. Пробую ее на вкус — и мне все мало.

Она обнимает меня за шею, гладит. Не отрываясь друг от друга, мы перекатываемся, я оказываюсь сверху. Провожу рукой по ее плечу, потом дальше. Соски у нее под футболкой твердые и мокрые. До меня доходит, что у нее течет молоко. И грудь не мягкая. Как ни странно, она твердая и теплая, даже горячая.

— Осторожно, — шепчет Сара. — Мне так больно. — Я отдергиваю руку, но она берет ее и прижимает обратно к груди. — Можно, только не так сильно.

Мы снова целуемся. Она поднимает мне футболку, гладит спину и ребра, изучает меня пальцами.

Я повторяю ее движения: запускаю руку под одежду, вверх по спине, потом вниз, еще ниже. Она замерла, мышцы у нее напряглись, но мне надо больше, еще больше, надо узнать ее всю. Оглаживаю бедро… и тут она яростно дергается, Пытается стряхнуть мою руку.