— И жизнь моя превратилась в ад, Доминик! — воскликнула она с драматической интонацией, наслаждаясь выражением шока и ярости, постепенно искажавшим черты его высокомерного лица. — В сущий ад! Пока однажды моя страсть не захватила меня целиком. Я столкнулась с вами в лифте, и безумно захотела вас. Когда лифт застрял, это было как ответ на все мои молитвы, и я подумала: этот подойдет. Иными словами, — пожала она плечами, — я спросила себя: к чему ждать еще целый день, когда я стану законной женой Марка? Я хочу вот этого мужчину прямо сейчас и прямо здесь, в лифте! Плевать, если лифт починят и кто-то из публики увидит, чем мы занимаемся! Именно тогда все и случилось.
Он явно разозлился, причем по-настоящему.
— Замолчите же, наконец! — прорычал он.
Темно-карие глаза Роми сверкнули.
— Это почему?
— Потому что сейчас вы действительно разговариваете как шлюха!
— Но именно так все и произошло, разве нет?
Он сощурился и уставился на нее с таким напряжением во взгляде, что Роми показалось, будто этот пристальный взгляд обнажает ей душу. Его серые глаза были тверды и холодны, словно осколки камня. Чего только она не отдала бы, чтобы взгляд этих глаз стал хоть ненадолго теплым, любящим и отзывчивым. Она ощутила, как сжалось у нее сердце, и в который раз напомнила себе, что до сих пор остается ужасно ранимой, когда дело касается его.
— Нет, — вдруг сказал он. — Все произошло совсем не так.
— Ну, знаете, Доминик, держитесь уж чего-то одного. Либо я вела себя ужасно, потому что безудержно хотела вас, либо…
Что-то у него в глазах заставило ее умолкнуть, не закончив фразы.
— Я должен был остановиться, — с горечью произнес он.
Магия его серебристо-серых глаз все еще не отпускала ее. Сердце Роми неслось вскачь, словно лошадь без седока, и какая-то суровая, безымянная тень у него на лице побудила ее спросить:
— Так почему же вы не остановились?
— По той же причине, по которой мне хочется поцеловать вас прямо сейчас, — тихо сказал он. — Потому что не мог совладать с собой.
— Доминик, — еле слышно сказала она, когда он взял бокал из ее побелевших пальцев. — Н-не надо…
И тут он засмеялся таким холодным и циничным смехом, что этот холод пронизал Роми до костей. Благоразумная девушка бросилась бы бежать без оглядки — и как можно дальше от этого мужчины. Благоразумная девушка не позволила бы ему схватить себя за плечи сильными руками. А он привлек ее, и она оказалась к нему так близко, что кожей чувствовала его горячее дыхание — оно жгло ее еще сильнее, чем палящее июльское солнце. Благоразумная девушка не подставила бы так охотно губы, буквально умоляя о поцелуе… Она услышала, как он со стоном произнес ее имя, накрывая ее рот поцелуем, который был, казалось, наполовину наказанием, наполовину наградой. И Роми не могла больше сдерживаться. Потому что хотела, чтобы он снова сделал это. С того момента, когда резко остановила свой черный автомобильчик перед его парадной дверью и, подняв глаза, увидела, как он стоит там, такой элегантный, такой гордый и такой возмутительно желанный. Со сдержанным стоном наслаждения она запустила руки в шелковистую черную гриву и стала целовать его. Ею управляла страсть… страсть женщины, прожившей последние пять лет, не зная секса. Ее пылкая реакция, казалось, застала его врасплох, но только на мгновение, и вот он уже отвечал на ее поцелуй. Да как! «Неужели раньше он сдерживался?» — в каком-то тумане подумала она, когда необузданное, чувственное обещание, переданное его губами, заставило ее прижаться к нему еще теснее.
— Великий Боже… Роми, — выдохнул он, и его голос звучал так, словно он вот-вот потеряет контроль над собой, а Роми обнаружила, что эта нотка неуверенности в его голосе наполняет ее восторгом. — Что ты со мной делаешь?
То же самое, наверное, что и ты со мной, смутно подумала она, а он толкнул ее на траву, и Роми почувствовала прикосновение его жесткого, без жиринки тела, пробудившего в ней мгновенный отклик — она ощутила горячую влагу желания.
— Доминик! — беспомощно задохнулась она, но то, что должно было прозвучать как протест, оказалось больше похожим на отчаянный призыв, и это, видимо, подстегнуло его. Он начал возбуждать ее движениями, подражающими самому акту любви, и Роми ощутила, что ее бедра буквально приклеились к его бедрам, так как ее тело только и могло, что следовать во всем за ним. Она чувствовала животом его мощную эрекцию и сознавала, что ее белое платье высоко задралось, полностью обнажив ее загорелые ноги, но ей было все равно. Не прерывая поцелуя, Доминик пальцами стал выводить круги на мягких чувствительных подушечках у нее под коленками. О, до чего же потрясающе он это делал! Да он и вообще почти все делает потрясающе, подумала Роми как во сне. И только когда у Роми почти не осталось сил терпеть эти танталовы муки, он позволил своей руке медленно переместиться кверху и достичь, по прошествии целой вечности, самого чувствительного места. Голова Роми откинулась назад, и поцелуй прервался. Она часто дышала, страстно желая повторения того, что случилось тогда. Ее руки были напряженно вытянуты над головой — она лежала в классической позе капитуляции. Он наклонился над ней и крепко сжал ладонью обе ее руки, а его лицо оставалось таким же темным и непроницаемым, когда он продолжил свои колдовские прикосновения. Но возбужденный блеск его глаз и красные пятна на скулах дали Роми понять, что он так же сильно, как и она, охвачен этой необузданной, дикой страстью. Ее белое льняное платье задралось почти до ягодиц, темноволосая голова Доминика лежала у нее на груди, а язык сквозь грубую материю попеременно касался каждого из затвердевших, словно железо, сосков. Громко застонав, он отпустил ее руки. Глаза Роми беспомощно закрылись. Его пальцы поползли вниз, стали гладить ее бедра, избегая того места, прикосновения к которому, как они оба знали, она жаждала. И вдруг она поняла, что это несправедливо. В девятнадцать лет она действительно не знала, что к чему, но сейчас-то понятно — жажду ее, он тогда утолил. В прошлый раз все получилось так необычно, что она даже не подумала, каково пришлось в конце концов Доминику, какой стресс он, должно быть, испытал. И теперь Роми захотела поменяться с ним ролями — сделать для него то, что он так потрясающе сделал тогда для нее. Ее желание дать ему наслаждение было сильнее желания вести честную игру… Она достаточно хорошо знала свой характер и понимала, что здесь была еще и жажда власти — она хотела ощутить власть над этим человеком. Хотела увидеть, как Доминик Дэшвуд корчится от беспомощного желания, и на этот раз хотела сама им распоряжаться! С железной решимостью она остановила его руку, прежде чем рука добралась до опасного места. Роми, возможно, и не располагала богатым опытом практического секса, но прекрасно знала о существовании некой точки, за которой возврата уже нет, и если он станет ласкать ее там, то она очень быстро этой точки достигнет.
— В чем дело? — шепотом спросил он.
— Вот в чем, — тоже шепотом ответила она, столкнула его на траву и увидела, как озадаченное выражение у него на лице сменяется выражением понимания.