— Как я могла сдержаться, — отвечала Нисетта, — когда услышала такие умные слова моего отца?
— Не желаешь ли и ты услышать подобные речи, чтобы тоже извергнуться? — спросил свою дочь Дольмюс.
— Нет, мне требуется более сильное средство, папа, — ответила блудница. — Развяжи эту девку, заставь ее приласкать язычком мою вагину, и ты увидишь, как брызнет из меня сок.
— Потерпи немного, — сказал Дольмюс, — она не должна сходить с места, пока мы ее не допросим, и я уверен, что этот спектакль возбудит тебя не меньше того, о чем ты просишь.
— Ладно, лишь бы потаскуха страдала, я на все согласна. Я хочу видеть ее муки…
И юная распутница, не в силах более сдерживаться, приоткрыла бедра навстречу ловким пальцам Лароза, впилась губами в рот Сен-Клера, который ее сократировал, и исторгла из себя обильную порцию семени. Кардовиль повторил то, что сделал со своей дочерью: встал на колени, слизал сок и опять подошел к Жюстине, которая, бледная, дрожащая, с искаженным лицом, .осмелилась простонать:
— Ах, какой ужас!..
— Да, ужас, но весьма приятный, — заметил Брюметон, нервно похлопывая ее по заду. — Говорят, что вы много повидали в жизни, но все же я сомневаюсь, что вам когда-нибудь пришлось испытывать подобную боль.
— О Господи! Что вы хотите со мной сделать?
— Подвергнуть вас самым мерзким пыткам, до каких не додумалась еще самая изощренная жестокость.
— Послушай, отец, — сказала Зюльма, которую на этот раз ласкал ее брат, — ты помнишь, как обещал дать мне высосать мозг из ее костей и напиться крови из ее расколотого черепа?
— Я не отказываюсь от своего обещания, — сказал Дольмюс, — и в это время мы с твоим братом будем лакомиться ее ягодицами.
Тут Вольсидор продемонстрировал отцу всю мощь своего возбуждения, и Дольмюс, подставив седалище, несколько минут наслаждался грязным инцестом. Кардовиль, заменив Вольсидора, подошел к Зюльме и пососал ей рот и клитор, между тем как Нисетта в объятиях своего брата Брюметона массировала чьи-то члены и целовала ягодицы одного из негров.
— Ну что же, — произнес Дольмюс, возобновляя осмотр Жюстины, — не зря говорил Сен-Флоран, что у этой паскудницы красивый зад.
И он укусил ее с этими словами.
— Да, черт возьми мою душу! — подтвердил Кардовиль, присоединяясь к другу. — Да, клянусь моей спермой, у потаскухи самый прекрасный зад на свете; пора потешиться с этой недотрогой.
— Давайте сделаем так, — предложил Дольмюс. — Возьмем ее в кольцо, каждый выберет определенную часть тела по своему вкусу и будет истязать ее; мы рассчитаемся по порядку и будем по очереди, в быстром темпе, причинять пациентке боль в соответствующем месте. Таким образом мы изобразим бой часов — если не ошибаюсь, это будет соответствовать, двенадцати полуденным ударам, — и тело нашей жертвы каждую секунду будет испытывать новое ощущение.
— Ах, разрази меня гром! — воскликнула Нисетта, укусила ягодицы негра и снова стиснула губами член, которым она забавлялась и который неуклонно приближался к оргазму. — Ах, гром и молния на мою жопу, какая восхитительная будет сцена! Давайте же начнем поскорее!
Каждый занял свое место, и общая диспозиция составилась следующим образом.
Кардовиль завладел самой выступающей частью правой груди; Брюметон, его сын, — ее основанием; левая грудь досталась двоим — Дольмюсу и его сыну; Нисетта потребовала себе клитор; Зюльма взяла губки влагалища; негры взяли по икре; Лароз и Жюльен занялись подмышками;
Флер д'Амур и Сен-Клер выбрали ягодицы.
Один из негров сгреб Жюстину в охапку, повыше приподнял ей зад, и каждый из участников нанес ей по сто ударов кнутом из бычьих жил. Невозможно представить себе, с каким остервенением обе девицы занимались флагелляцией: из всей компании больше всего Жюстине досталось от них. После экзекуции они повалились на ковер, извиваясь всем телом, привлекли к себе по самцу и яростно совокупились с ними.
Тем временем приступили к новым развлечениям, Брюметон предложил, чтобы каждую девушку содомировал ее отец и сношал во влагалище брат; негры должны были прочищать седалища отцам, а каждый юноша принимал один член в задний проход, другой держал в руке. В продолжение этой волнующей сцены Жюстина страдала на колесе, ублажая взор участников. Извергнулись все без исключения: пришлось постараться, так как жертва держалась из последних сил. Ей дали час на отдых, остальным были предложены вина, ликеры и сытные яства, чтобы они подкрепили силы и подготовились к новой вакханалии.
— Итак, прекрасная Жюстина, — сказал Дольмюс, — ты видишь эти осунувшиеся фаллосы? Ты должна их оживить.
Актеры образовали круг, нашу героиню поместили в центр. Она должна была подходить к каждому по очереди и сосать женщинам влагалище, задний проход и губы, мужчинам — язык, анус и член. При этом тот, кого она ласкала, должен был нанести ей кровавую рану.
Дольмюс оторвал ей ухо; Кардовиль порезал правую грудь; Брюметон поцарапал левую; Нисетта два раза подряд ткнула ее ножом в правую ягодицу; ее сестра отрезала кусочек плоти от левой; Вольсидор, вооружившись шариком на нитке, утыканным со всех сторон шипами, довольно долго щекотал нежные стенки вагины; Лароз проколол вену на левом бедре; Жюльен оторвал зубами клочок от правого; Флер д'Амур размозжил кулаком нос, из которого ручьем хлынула кровь; Сен-Клер засунул стилет на полдюйма в живот; первый негр сделал несколько надрезов на обоих плечах, второй уколол шейную вену.
Опьяневшая от похоти Зюльма захотела совокупиться, та же мысль пришла в голову Нисетте. Негры всадили им по члену во влагалище, братья овладели их задницами, а отцы на их глазах сношали педерастов, которым девушки массировали пенисы.
— Однако мы совсем забыли про нашу шлюху, — заметил Кардовиль.
— Да, — откликнулся Дольмюс, — пора кое-что ей заузить.
Жюстина не совсем поняла, что означают эти слова, но они бросили ее в дрожь.
— Замор, — обратился Кардовиль к одному из негров, — возьми эту шваль и заштопай ее.
Слуга понимающе кивнул. Он поднял ее и положил поясницей на возвышение, похожее на круглое седло диаметром менее шести дюймов; в таком положении, не имея под собой опоры, ее ноги свешивались с одной стороны, руки — с другой. Все четыре конечности крепко привязали к полу, растянув как можно шире в стороны; палач, или, если хотите, портной, взял длинную иглу с навощенной нитью, вставленной в ушко. И вот тут дал себя знать неистовый характер Зюльмы.
— О дьявольщина! — зарычала она, опьяневшая от вина и нечеловеческого вожделения. — Предоставьте это мне, я сама это сделаю; я хочу заштопать ей влагалище, а сестрица пусть займется задницей.
— Я зашью ей сердце, если нужно, — вставила Нисетта, — а потом сожру его по кусочкам вместе с кровью, если захотите.