— Проклятье! — заорал он. — Я слишком возбужден, черт меня побери; ничего не получается… а может, меня сгубила моя снисходительность: уж, конечно, я бы прочистил тебе задницу, если бы прикончил этого мерзавца.
— О нет, нет, сударь! — простонала Жюстина, поворачиваясь к разбойнику.
— Не шевелись, сучка, — приказал он, два или три раза для убедительности ударив ее кулаком, — это твои мерзопакостные кривляния помешали мне, и вот опять ты показываешь мне свою физиономию, а я хочу видеть задницу.
Развратник вновь пошел на приступ. И снова то же самое препятствие: природа наотрез отказалась удовлетворить его желания, поэтому пришлось от них отказаться.
— Хватит, — сказал он, смиряясь, — сегодня я совсем измотан, нам всем троим надо отдохнуть. А вы, Жюстина, — обратился он к девушке, присоединившись к шайке, — не забудьте о своем обещании, если хотите, чтобы я сдержал свое, и помните, что я могу убить этого парня и завтра. Теперь, дети мои, — сказал он товарищам, — вы отвечаете за обоих; Жюстина будет спать рядом с моей сестрой, когда придет время я позову ее, только пусть она думает о том, что этот олух поплатится своей жизнью за ее коварство.
— Спите спокойно, сударь, — отвечала Жюстина, — и верьте, что вы убедили меня своим благородством, и я думаю только о том, чтобы расплатиться с вами.
Однако план Жюстины заключался совсем в другом, и здесь мы встречаемся с одним из тех редких случаев, когда даже добродетель вынуждена прибегнуть к пороку, впрочем иногда это бывает необходимо, ибо даже наилучшие побуждения осуществляются при его помощи. Жюстина решила, что если ей хоть раз в жизни позволено совершить обман, то это именно такой случай. Была ли она права? Мы в этом сомневаемся. Ситуация, разумеется, была не простая, но первый долг честности заключается в неизменной верности своему слову, и никогда доброе дело, оплаченное пороком, не станет добродетелью. У нее в руках была жизнь человека, которую обещали сохранить ценой ее проституции: нарушая свое обещание, она подвергала риску жизнь этого юноши, и я хочу спросить читателя, не совершала ли она зла еще большего, рискуя таким образом, нежели соглашаясь на предложение развратного злодея. Жюстина решила этот вопрос как настоящая верующая, мы же высказались с точки зрения моралиста. Пусть теперь скажут читатели, какое решение более приемлемо для общества: точка зрения религии, которая, несмотря ни на что, требует от нас предпочесть наши интересы чужим, или точка зрения морали, которая толкает нас на любые жертвы, как только заходит речь о том, чтобы послужить людям.
Между тем наши лихие и в то же время слишком доверчивые разбойники наелись, напились и заснули, положив своего пленника в середину, а Жюстину оставили несвязанной возле Дюбуа, которая опьянела, как и все остальные, и быстро сомкнула глаза.
С нетерпением дождавшись момента, когда злодеи уснули, Жюстина сказала путнику:
— Сударь, меня забросила в среду этих людей ужасная катастрофа, я ненавижу и их и тот роковой случай, который привел меня в шайку. Я, конечно, не имею чести быть вашей родственницей, — продолжала Жюстина, называя имя своего отца, — но…
— Как! — прервал ее Сен-Флоран. — Неужели это ваша фамилия, мадемуазель?
— Да.
— Ах, выходит, само небо подсказало вам эту хитрость… И вы не ошиблись, Жюстина, вы действительно моя племянница: моя первая жена, которую я потерял пять лет назад, была сестрой вашего отца. Как же я должен благодарить счастливый случай, соединивший нас! Если бы только я узнал ваши злоключения, с какой радостью я помог бы вам!
— Сударь, сударь, — с живостью заговорила Жюстина, — вы не представляете, как я рада, что могу помочь вам! Ах сударь, воспользуемся же моментом, пока эти монстры спят, и бежим отсюда.
Говоря эти слова, она заметила бумажник своего дяди, торчавший из кармана одного из разбойников; она подскочила и завладела им…
— Уходим, сударь, — сказала она Сен-Флорану, — остальное мы не можем взять — это очень опасно. Ах, милый дядя, теперь я вверяю себя в ваши руки, пожалейте меня, станьте защитником моей невинности; я доверяюсь вам, бежим скорее.
Трудно представить себе состояние, в каком находился Сен-Флоран. Потрясение, которое вызвали в нем многочисленные и самые разные чувства, вполне естественная признательность, которую впрочем он в себе не ощущал, благодарность, которую он по крайней мере должен был разыгрывать, даже если и не испытывал ее — все это взволновало его до такой степени, что он не мог произнести ни слова. Так что же, спросят некоторые наши читатели, стало быть этот человек не проникся сразу самой искренней дружбой к своей спасительнице? Как мог он думать о чем-то другом, но только не о том, чтобы броситься к ее ногам?.. Но довольно, заметим лишь мимоходом, что Сен-Флоран, сотворенный скорее для того, чтобы остаться с этими безбожными людьми, нежели для того, чтобы его вырвали отсюда руки добродетели, был вовсе недостоин помощи, которую с таким жаром оказывала ему добродетельная и очаровательная племянница, и мы опасаемся, что последующие события покажут нам, что Жюстина избавилась от опасности, скрывшись от Дюбуа и ее сообщников, только для того, чтобы оказаться в опасности, быть может, более реальной, доверившись своему дорогому дядюшке… Да еще после столь великой услуги! Неужели есть такие извращенные души, которые не останавливаются ни перед чем и для которых множество препятствий становится еще одним дополнительным стимулом? Однако не будем торопить события: достаточно сказать, что Сен-Флоран, не очень ярый распутник, но законченный негодяй, не без щекочущего волнения увидел гнусный пример главаря шайки в прелести, которыми природа как будто наделила Жюстину для того лишь, чтобы вдохновлять злодеев на столь гнусные примеры, разжигая похоть и желание' совершить зло во всех людях, которые с ней сталкиваются.
Вырвавшись из плена, наши беглецы молча поспешили дальше, и рассвет застал их далеко от опасности, хотя они все еще были в лесу.
В тот момент, в тот самый момент, когда дневная звезда залюбовалась восхитительными чертами Жюстины, негодяя, который шел за ней, охватило пожирающее пламя самой преступной похоти. В какой-то миг он принял ее за богиню цветов, спешащую вместе с первыми лучами солнца приоткрыть чашечки роз, красота которых служила ей отражением, она показалась ему даже первым сиянием дня, которым природа освещает и украшает мир. Она шла быстрым шагом, самые прекрасные краски оживляли ее лицо, ее красивые белокурые волосы беспорядочно развевались на легком ветру, ничто не скрывало ее гибкой легкой фигурки, а ее очаровательная головка время от времени грациозно оборачивалась, демонстрируя своему спутнику прелестную мордашку, украшенную спокойствием, верой в близкое счастье и тем нежным свечением, которое обыкновенно накладывает на лицо юной девушки счастливое ощущение доброго деяния.
Если правда в том, что наши черты суть правдивое зеркало нашей души, исключением не было и лицо Сен-Флорана. Ужасные желания бушевали в его сердце, чудовищные планы созревали в его голове, но он фальшиво улыбался, умело разыгрывая благодарность и радость от того, что нашел свою несчастную племянницу, которой его богатство поможет навсегда избавиться от нищеты, а его острый и похотливый взгляд проникал сквозь покровы целомудрия, окутывавшие Жюстину, и созерцал все собрание прелестей, которые до сих пор он видел лишь мельком.