— Пора навалиться на нее всем шестерым одновременно, ~ предложил Северино, вторгаясь в задний проход.
— Я согласен. — И Антонин завладел влагалищем.
— Пусть будет так, — сказал Клемент, вставляя фаллос в рот.
— Пусть она возбуждает нас руками, — сказали разом Амбруаз и Сильвестр.
— А что делать мне? — спросил Жером.
— Займись грудями, они великолепны, — ответил Северино.
— Я их терпеть не могу, — возразил развратник.
— Ну хорошо, забирайся в задницу, — согласился настоятель, пристраиваясь к нежной груди Жюстины.
В конце концов все упорядочилось; несчастная жертва предоставила себя в распоряжение шести монахов, ассистенты заняли свои места. Над головой Жерома, который занимался содомией, живописным образом расположились задницы трех очаровательных сестренок так, чтобы он заодно мог целовать их. У лица Антонина, который прочищал влагалище, находились еще три раскрытых вагины. Амбруаза возбуждали руками два ганимеда шестнадцати и восемнадцати лет, и он платил им теми же ласками. Сильвестр, также обслуживаемый наперсниками, мял и щипал ягодицы беременной женщины и готовился направить на зад восемнадцатилетней девицы потоки спермы, которые должна была исторгнуть из него Жюстина. Клемент, который совокуплялся в рот, покусывал ради забавы чью-то крохотную, молочной Спелости вагину и едва оформившиеся ягодицы одного из ганимедов. Рядом с Северино, который терся членом о груди жертвы, находились груди другой беременной женщины и ягодицы девушки, и злодей с удовольствием колол их булавкой. Ничто не могло сравниться по сладострастию с конвульсивными движениями этой группы, состоявшей из двадцати одного человека: все участвовали в оргии, и каждый участник прилагал все усилия, чтобы еще сильнее возбудить шестерых главных действующих лиц. Основная тяжесть пришлась на Жюстину, ей было труднее всех, но она выдержала. Северино дал сигнал, остальные монахи ринулись в бой, и вот в третий раз нашу несчастную путешественницу осквернили свидетельства гнусной похоти этих мерзавцев.
— Для вступительной церемонии достаточно, — сказал настоятель, приступая к осмотру Жюстины. — Теперь пусть увидит, что с ее подругами обращаются не лучше.
Бедняжку усадили на столб, установленный в конце залы, на котором сидеть можно было только с большим трудом: ноги ее свешивались, ей не на что было опереться, не за что уцепиться, и это сиденье находилось достаточно высоко, чтобы она могла сломать себе что-нибудь, если бы ненароком упала; это был ритуальный трон для королевы бала, с которого она должна была внимательно наблюдать все подробности скандальных оргий, разыгрывавшихся около нее.
Спектакль открылся сценой всеобщей порки. Всех шестнадцать девушек и женщин, включая и беременную, подвели к весьма замысловатой машине, в ней имелась пружина, посредством которой можно было растянуть им ноги под любым углом, и устройство, сгибающее верхнюю часть тела до самой земли. Если их укладывали животом вниз, ягодицы оказывались в приподнятом положении, за счет чего кожа натягивалась так туго, что достаточно было десятка ударов розгами, чтобы фонтаном хлынула кровь. Когда они лежали на спине, высоко вздымался живот, срабатывала другая пружина, и бедра, как было уже сказано, разводились в разные стороны, в результате чего влагалище занимало такое положение, что казалось, оно вот-вот разорвется. Когда машину приготовили, Жером и Клемент предложили поместить туда Жюстину. Северино, который находил зад несчастной самым прекрасным в мире и не хотел так скоро распроститься с ним, возразил, что на первый раз с нее достаточно, что надо дать ей отдохнуть и… Но Жером прервал его, не спуская глаз с дрожащей девушки: его злобный характер отрицал всяческие границы и условности, и снисходительность настоятеля его не устраивала.
— Разве мы держим здесь потаскух для того. чтобы они отдыхали? — гневно начал Жером. — Может быть, мы собираемся сделать из них придворных дам или кукол? До каких пор мы будем терпеть, чтобы в обители порока и разврата кто-то разглагольствовал о человечности? Если какая-то девка позабавила нас в течение одного часа, а в следующий сдохнет от пыток, она исполнит свое предназначение, и нам не в чем будет упрекнуть себя. Разве не для утоления наших страстей живут здесь эти твари? Так давайте же избавимся от этих ложных соображений, и пусть нами руководит самый мудрый из законов, который мы же и установили. Вот я открываю книгу и читаю: «Если один из членов общества потребует, пусть даже ради собственного удовольствия, смерти всех предметов составляющих серали, ни один из собратьев не имеет права противоречить ему, и все единодушно должны удовлетворить его желание».
— Я скажу еще больше, — вступил в разговор Клемент, сидевший между двух девушек, одна из которых ласкала его спереди, другая — сзади, — я требую, чтобы сегодня же новенькую замучили до смерти: она возбуждает меня до такой степени, что глядя на нее, я мечтаю увидеть ее мучительную смерть.
— Мне известны наши законы не хуже, чем Жерому, — спокойно отвечал Северине — но цитируя пункт, который соответствует его желаниям, он забыл тот, что может противоречить им. Давайте откроем книгу на той же странице и найдем такую фразу сразу после зачитанного им пункта:
«Следует отметить, что осудить неугодный предмет на смерть можно только большинством голосов, то же самое правило относится к выбору пытки, от которой должен погибнуть указанный предмет».
— Ну ладно! — рассердился Жером. — Давайте немедленно вынесем мое предложение на общий суд, и пусть, как того требует обычай, жертва во время обсуждения повернет к судьям задницу.
Жюстину быстро привязали веревками к специальному возвышению, и ее обуял такой жуткий страх, что она почти не понимала, что творится вокруг нее. Каждого монаха окружили три предмета наслаждения — два женского пола и один мужского: по правилам только в таком окружении он мог высказаться, причем в момент голосования его орган должен был находиться в возбужденном состоянии. Матрона обошла всех, проверяя, все ли готово. После короткого многозначительного молчания настоятель предложил суду решить судьбу несчастной Жюстины, но за ее смерть высказались только Жером и Клемент, четверо остальных предпочли оставить ее для дальнейших утех. После этого ее вновь водрузили на прежнее место, и было решено немедленно приступить к главной оргии. Северино собственноручно уложил на адскую машину восемнадцатилетнюю девушку, ту, которая по общему мнению слыла самой красивой в доме. Ее положили на живот, нажали пружину, и ее прекрасные ягодицы приподнялись, явив присутствующим все свое великолепие. Флагелляция происходила следующим образом, кстати, эта процедура была одинаковой для всех: каждый монах должен был принять в ней участие, возле жертвы стояла самая юная девочка с необходимыми инструментами и подавала кнутобою тот, что ему больше нравился, а зачастую он использовал их все подряд; другая девица, выбранная из самых крепких, била его хлыстом во время экзекуции, а один из мальчиков, стоя на коленях, сосал ему член. Следующая жертва в ожидании своей очереди также стояла на коленях со сложенными руками в позе смиренной мольбы; она смотрела в глаза экзекутору, просила пощады, умоляла его и, разумеется, заливалась слезами, а в это время другой монах подвергал ее самым невероятным унижениям и грозил неслыханными карами, а если она будет недостаточно усердна в своих мольбах.