– Ты пойми, Марик. Тащиться в город нам нельзя ни в коем случае. Ты еще сойдешь за сайда, а я? Поверь мне, Кессаа умнее нас с тобой, вместе взятых. И если она будет выпутываться из какой-нибудь истории, то без нас выпутается в два раза быстрее. А вот в бою, я согласен, без нас ей никак не обойтись.
Судя по задумчивому лицу Кессаа, которая вскорости явилась вместе с подавленным Рохом, выпутываться ей ни из каких историй не пришлось, однако Марик сразу же почувствовал что-то неладное.
– Что-нибудь не срослось? – осторожно спросил он сайдку.
– Не срослось, – качнула головой Кессаа, плеснув и себе порцию напитка. – Хенны штурмуют Борку. Только начали, но уже множество народу погибло, и многие в городе говорят, что не устоит Борка. Месяц продержится, два, а потом все одно рухнет. Скал окрест Борки не видно – сколько там врага! И рисские колдуны там: помогают хеннам. И самое главное, что рушится Борка под ударами хеннских баллист, но сами хенны людей не теряют. Далеко стоят машины от стены, а бьют еще дальше. Только мертвые защитники крепости спускаются со стены, идут друг за другом в Суйку – и никто их не останавливает!
– Вот почему повозки на тракте: уходят жители на север, – пробормотал Марик.
– Куда уходят? – сдвинула брови Кессаа. – Некуда уходить! Меньше двух сотен лиг – и море. Край земли, край жизни. Все обрывается. Неужели закончился Скир?
– Что тебе Скир, если заканчивается вся Оветта? – неожиданно воскликнул Насьта.
Кессаа словно очнулась – медленно опустилась на лавку:
– Отдыхать. – Она закрыла на мгновение глаза. – Выходим в путь затемно, поэтому теперь спать.
– Пошел я тогда, – вздохнул Рох, споткнулся и, проклиная поставленное в проходе ведро, заковылял в переднюю, с крохотным оконцем, комнату. Ни слова не успел сказать баль, а по домику уже разнесся громогласный храп.
– Ну? – спросил Марик и осторожно коснулся руки Кессаа.
Она удивленно посмотрела на него.
– Что случилось? – прошептал баль.
– О чем ты? – не поняла сайдка.
– Что у тебя на руке? – прошептал Марик и по глазам Кессаа понял, что угадал.
Она медленно задрала рукав. Там, где раньше красовалось слово «Суйка», теперь алели другие слова: «Не бойся смерти».
Насьта разбудил друзей затемно. Наскоро перекусив, спутники затянули мешки и выбрались из домика на пустынную окраинную улочку Омасса. Рох заморгал, словно силился что-нибудь разглядеть через ужасные бельма, и махнул рукой:
– Видишь, парень, белый холм? К нему веди, а там я тебе другой ориентир дам!
– Ты уж не обмани, приятель, – попросил Марик. – Спутников у тебя всего трое, три неверных ориентира – и сам обратно выбираться будешь.
– Пошли, некогда болтать, – оборвал Рох и дернул бечеву, которая заменила ему цепь. – Только одно помни: если не предупредишь меня о какой неровности и я упаду, тогда, будь у тебя хоть сотня спутников, не выберешься!
– Ничего, – буркнул Марик. – Если что – я тебя вплотную к себе примотаю.
– Обойдусь, – задрал подбородок Рох и тут же едва не упал из-за резко натянувшейся бечевы.
Марик размеренно шагал по утоптанным в землю камням и с каждым шагом к белому холму, который поднимался из утреннего тумана, как затылок мертвеца, словно погружался в близкую боль. В памяти всплыло уже давнее видение Оветты, на которую он смотрел с недоступной высоты, и видение черного водоворота на ее теле. Но теперь ему уже казалось, что черное пятно не перед ним, а позади него. Марик оглянулся: Рох вышагивал старательно, высоко поднимая ноги. Кессаа шла, полузакрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то, Насьта поглядывал по сторонам.
– Что ты? – спросил он почти одними глазами.
– Тихо, – прошептал Марик.
– Мало людей осталось в Омассе, – тут же отозвался Рох. – Я так думаю, что небольшой гарнизон крепость попробует удержать, но если Борка падет, то конг не здесь будет врага встречать – он сразу за Даж уйдет. Перед мостом к Ласской крепости большой город лежит, больше Омасса: Скоча. Так там, говорят, и десятой части жителей не осталось!
– А если хенны пойдут через Суйку? – открыла глаза Кессаа.
– Съест их Суйка, – отозвался Рох тут же. – А если хорошо наестся, так и всю Оветту проглотит.
– Что там? – протянул руку вперед Насьта. – Что там за белым холмом?
– Увидишь, – после долгой паузы ответил Рох. – Один маг мне сказал, что это место в Оветте похоже на масляный светильник, который какой-то умелец поставил внутри муравейника. Муравейник живет, муравьи бегают, но рано или поздно гибнут в пламени. А когда муравейник просушится да поднимется ветер, однажды он займется пламенем и сгорит.
– Ветер – это хенны? – спросила Кессаа.
– Не знаю, – ответил Рох. – Но это старого мага не волновало. Его волновало, кто же доливает масла в тот светильник. Хотя, как мне кажется, он и это выяснил.
– Как его звали? – обернулся Марик.
– Эмучи, – пожал плечами Рох. – Когда-то я искал мудрости, бродил по Оветте, заходил и в бальские леса – и говорил с ним. Но он плохо кончил. Страшную казнь ему устроили… в Скире!
– Не мы ли сами – это масло? – нарушила молчание Кессаа.
– Скорее, мертвые – масло, – потряс головой Рох. – Гуринг, с которым вы не поладили в Ройте, тоже думал об этом. Правда, сомневался, но другого объяснения не находил. Его смущало, что уж больно много силы надо, чтобы заставить идти мертвого, чтобы вызвать его к Суйке из дальней стороны. Как говорится, кряхтеть на теленка, а отложить яичко. Но я о другом думаю. Эти мертвецы как волны.
– Какие еще волны? – не понял Марик.
– Волны, – хмыкнул Рох. – Как от камня, если его бросить в воду. Камень бы увидеть, а волны… Может быть, тот, кто камни бросает, и не замечает волн?
– Чего ж тогда ему нужно? – не поняла Кессаа.
– Самой смерти, – отозвался Рох.
– Ну куда дальше? – обернулся Марик.
Каменистый склон оскалился белыми валунами и вплотную приблизился к низине.
– Вперед, вперед! – напрягся Рох. – Что видите дальше?
Марик, а вслед за ним и Насьта с Кессаа подошли к подножию холма. Аилле еще не поднялся над Молочными пиками, хотя небо уже посветлело, но здесь, сразу за холмом, стояла ночь. Она растеклась черным зеркалом, исчезая в тумане, но тут, в какой-то сотне шагов вниз по склону, напоминала непроглядную жидкую черноту.
Спутники замерли.
– Что чувствуете? – выкрикнул тонким голосом Рох.
– Ужас, – почти хором ответили Кессаа и Насьта.
– А ты? – дернул за бечеву Рох.
– Только боль, – отозвался Марик. – Голову ломит. Ничего, я привыкну.
– Из города не многие осмеливались и близко подходить к пади. Тут раньше всегда туманы стояли. Все знали, что, кто бы ни спустился вниз, никогда не вернется. А когда война началась, когда хенны пошли на Оветту, падь стало затапливать. То ли дырка какая забилась, то ли прибыло мертвецов многовато, но вот накопилась такая напасть. Тогда тут и подавно никого не стало. Говорят, что всякий с ума от ужаса сходит. Я и сам едва держусь. А ты, баль, странный какой-то. Неужели не берет тебя эта зараза?