– Много ли вытянешь такой ниткой? – разочарованно скривил губы Рох.
– Сколько бы ни вытянулось – все будет наше, – усмехнулась Кессаа. – Только по лестнице спустимся: древняя магия штука малоизученная, как бы чего не вышло.
– Да чего тут может выйти? – заворчал Рох, но послушно поплелся вслед за Мариком, привычно уцепившись за древко. Бечева закончилась на середине лестницы. Насьта намотал ее на руку, потянул на себя и дернул.
– Ну? – нетерпеливо притопнул Рох. – Оторвалось?
– Тяну! – довольно заявил ремини, и в это мгновение по стенам храма побежали трещины. Марик перехватил бечеву и дернул ее что было сил. Сверкнув в лучах торопящегося к горизонту Аилле, жезл взлетел над ступенями – и храм начал рушиться.
– Быстро вниз! – закричала Кессаа.
– Ну вот, прогулялись, – выдохнул Насьта, когда спутники вновь оказались на площади. – Такой дом сломали!
На месте храма стояли клубы пыли. Ее волны медленно спускались по склонам холма.
– Поторопимся. – Кессаа затянула шнуровку мешка, куда убрала только что не облизанный слепым жезл. – Суйку надо покинуть засветло.
Обратный путь оказался проще, чем путь к храму. Им вовсе не встретилось кукол, а несколько мурров, попавших под глевию Марика, только раззадорили того. Перед последней стеной Кессаа остановилась и, тяжело вздохнув, прошептала:
– Она все-таки догнала нас. Не стреляй, Насьта. Это мое дело.
Из полумрака просевшей арки вышла женщина с обнаженным мечом.
– Надеюсь, ты не стала искусней в фехтовании, чем была? – окликнула она сайдку.
– Хочешь проверить, Мэйла? – усмехнулась Кессаа.
– Нисколько, – покачала головой Мэйла, и в то же мгновение в глазах Марика все померкло.
Баль пришел в себя от прикосновения: кто-то обшаривал его одежду. Затылок ломило болью, но Марик задержал дыхание и не открыл глаз. Рядом ходили люди, и их было много. Но говорили только двое.
– Что ж, Арух, ты меня действительно удивил. Вот только жаль, что в храм сам не заглянул. Можно ей верить?
– Думаю, да, – раздался знакомый голос. – Да и зачем ей врать? Осталось только понять смысл фразы.
– Да уж, – тяжело вздохнул первый, по голосу пожилой и тучный человек. – Значит, «Если хочешь победить Зверя, яви его» и «Роди дочь»? Лебб! Что там?
– Пуст, – раздался над ухом молодой голос. – Арух, ты крепко приложил этого парня. Все еще не пришел в себя.
– Оставь его, – раздраженно бросил тучный. – Что ж тогда? Все, что мы имеем, – девчонку, неясное предсказание, полсотни золотых монет и действительно дорогой, но, в сущности, бессмысленный жезл. Ты уверен, что она ничего не утаивает?
– Уверен, – рассмеялся человек со знакомым голосом.
– Надеюсь, ты ее не покалечил?
– Как можно? В присутствии мужа, да еще и дочь конга! Я всего лишь избавил нас от ее колдовства. Кстати, навсегда. Лебб, ведь она жена тебе?
– Только по обряду, – раздался холодный ответ.
– Брось, парень, – усмехнулся Арух. – Готов поклясться, что она девственница, к тому же дочь Седда Креча! А уж красавица – не найдешь лучше! Такими женами не разбрасываются! Да, и даже без магии я бы советовал держать ее в цепях. Ну позвенишь немного железом – и все. Представь себе, что ты фехтуешь!
– Досточтимый Ирунг! – скрывая раздражение, откликнулся Лебб. – Эта девка повинна в смерти твоих сыновей! Неужели жажда мести не жжет твоего сердца?
– Мое сердце давно уже выжжено, – ответил тучный. – А сыновей все-таки убила не она, а ее проводник. Да и годы уже прошли. Между тем если что и может спасти Скир, то лишь магия. Такая, как предсказание Сето. Или, ты думаешь, храм рухнул от дуновения ветерка? Твоя матушка уже подготовила гнездышко на островах? Пусть не торопится покидать Скир. Отвези к ней невестку да передай от меня самые добрые пожелания. Скажи, чтобы берегла ее, как собственную дочь. И как дочь конга. И как твою жену. И как мать собственного внука. Я надеюсь, Лебб, ты постараешься, чтобы пророчество сбылось? Скажи ей, что девчонка еще пригодится нам.
– Зачем? – раздраженно спросил Лебб.
– Затем же, зачем бедный тан порой держит среди слуг искусного ювелира, – усмехнулся Ирунг. – Вдруг драгоценный камень упадет ему на голову!
Марик осторожно приоткрыл глаза. В свете факелов ходили воины. Возле лежащей ничком Кессаа стояли трое – толстый старик в богатых одеждах, высокий молодой парень со светлыми волосами в доспехах и Рох. Правда, последний уже не был слепым и явно откликался на другое имя.
– Ладно. – Арух потер глаза. – Демон меня задери, ношение этих самых нашлепок было худшим испытанием. Допустим, что Кессаа родит дочь, которой мы сумеем распорядиться так, как следует. Я даже готов допустить, что мы как-то узнаем, как ею распорядиться, но что значит первая часть предсказания?
– Она уже сбылась, – негромко ответил Ирунг. – Или почти сбылась. Зверь вокруг нас. Вся Суйка – логово Зверя. Впрочем, пока нам не до него. Сейчас главное – хенны. Думаю, что о предсказании мы поговорим месяцев через девять.
– А зеркало? – повысил голос Арух. – Она не сказала, где зеркало Сето?
– Она могла и не знать, – пожал плечами Ирунг. – Я подумаю еще о зеркалах, Арух, подумаю. Правда, чуть позже. Лебб, забирай свою собственность! Уходим!
Светловолосый воин наклонился и поднял Кессаа. Ее руки безвольно повисли, и Марик разглядел тонкие цепи, пристегнутые к запястьям. Ненависть и стыд захлестнули ему грудь, но уже через мгновение он понял, что может добиться теперь только собственной смерти: не менее десятка крепких воинов отделяли его от лошади, на которую грузил хрупкое тело Лебб.
– А с этими что делать? – раздался женский голос, и Марик узнал Мэйлу. – Они еще живы.
– Бросьте их в пролом на корм теченю, – приказал старик. – И стражника, которого успел подстрелить ремини, тоже. Все равно не доживет до лекаря. И все их барахло туда же: оружие, мешки. И не болтайте лишнего. Каждому плачу по золотому, болтунам отрежу сначала языки, потом – головы. Понятно? Мне дурная слава о дочери конга не нужна! Будь строг с девчонкой, Лебб, но относись к ней с уважением! Ну? Быстро!
В то же мгновение крепкие руки ухватили Марика за рукава и ноги, оттащили в сторону и швырнули куда-то вниз.
«Плохой ты воин», – мелькнула в голове горькая мысль.
…Тысячи поднялись против тысяч, и тысячи пали мертвыми с каждой стороны. Страшась гибели, живое убивало живое, пьянело от чужой смерти и принимало собственную, как избавление от невыносимой муки. И когда шум битвы стих, немногие выжившие поняли, что стали они подобны колосьям, уцелевшим после жатвы, которые так и не разглядели жнеца и не угадали жатвы его, и что все скошенное им втоптано в грязь…