«Вся его жизнь будет загублена, — подумала я, — а у Зодиака не будет никого в организации Тульпы. Опять».
Конечно, я понимала, что Хантер так поступает сознательно. Он рисковал всем, ради чего работал. Он отдавал свою личность. Свою жизнь. Свою работу, которая помогла ему проникнуть в организацию Тульпы.
Сейчас он вел меня по главному казино, мимо игровых автоматов и каруселей, мимо туристов с покрасневшими глазами, которые всю ночь провели у столов, мимо ярких неоновых знаков, кричавших мне: «Уходи! Вернись! Впереди верная смерть!»
Мы добрались до большой двойной двери, и Хантер нажал кнопку доступа. Дверь открылась автоматически — огромная пасть, которая ведет во внутренности «Валгаллы», туда, где совершается подлинная работа, и естественная, и сверхъестественная.
— Держись рядом. Здесь легко заблудиться, — сказал Хантер, разжимая руку и шагая быстрей. — Здесь камер наблюдения нет: это плохо для морали, но все равно глаза повсюду.
Он повернул налево, потом направо, потом сделал еще несколько быстрых поворотов налево. В последних двух проходах мы никого не встретили, что для казино необычно. Хантер показал на длинный коридор.
— Грузовые доки там. Возможно, через них удастся уйти, хотя я считаю, что грузовой лифт лучше. Меньше движения… — Лицо его было напряжено, словно его растягивали изнутри какие-то струны.
— Я чувствую твой запах, — заметила я.
— Знаю, — ответил он. Голос тоже напряжен. Он не потел, но запах изливался через поры.
— Ты станешь целью.
— Поэтому я и показываю тебе, где грузовые доки. Теперь будь внимательна.
Мы вошли в кажущийся бесконечным коридор, стены которого от пола до высоты в четыре фута забраны стальными плитами — предосторожность от ударов тележек с грузом, которые здесь проходят ежедневно.
— Кабинет Тульпы за самым длинным коридором «Валгаллы». Видела когда-нибудь фильмы ужасов, в которых герой бежит по коридору, а тот все время удлиняется? — Я оглянулась. Мы прошли ярдов сто. По крайней мере столько же еще предстоит пройти. Хантер посмотрел на меня. — А теперь представь, что за тобой бегут десять воинов Тени.
— Лучше не буду. — Я стала озираться в поисках возможных выходов или оружия. Ничего не было. Только длинные блестящие стены и тревожная линия флуоресцентных ламп.
— Этот коридор называют Прогон, — сообщил он.
— Еще бы, — хмыкнула я. И заслужила смешок.
Коридор закончился тупиком — я понадеялась, что это не символ нашего будущего; мы повернули направо и сразу остановились. Перед нами был вход в лифт, а над ним номера от одного до двадцати четырех. Хантер сиял с меня наручники и сунул их в задний карман брюк. Потом нажал кнопку. Послышался звонок, и лифт начал спускаться к нам.
Я неожиданно повернулась к нему.
— Хантер, я должна извиниться.
— За что?
Он едва слушал меня. Лифт находился на верхнем этаже. Мы — в самом низу.
— За все это.
Звонок. Двадцатый этаж.
— Я знаю, чем ты рискуешь сегодня. Знаю, что ты все потеряешь.
Я знала также, каково это — все потерять.
— Не будем об этом говорить. — Он посмотрел вверх, на загорающиеся номера над дверью, но его выдали стиснутые челюсти.
Звонок. Еще десять этажей.
— Ты готова?
— Да, — произнесла я осторожно. — Еще только одно.
— Что?
Я растирала запястья в том месте, где были наручники.
— Прости.
— Ты это уже говорила.
— Не за это.
Звонок. Осталось восемь.
— За это. — Я развернулась и ударила его локтем ниже виска. Он упал, как подрубленное дерево. Мне пришлось подхватить его голову, чтобы она не ударилась о бетонный пол, и я опустила ее, избежав запоздалой попытки схватить меня за горло.
— Неблагодарный ублюдок, — обронила я, когда его руки упали. Сильный неблагодарный ублюдок.
Я вытащила из его кармана наручники, застегнула на его руках и оставила ключи у себя. Мне не хотелось его заковывать, но так будет выглядеть убедительней. Сказав себе, что это ради его же безопасности, я забрала у него пистолеты — один сунула за голенище, другой — за пояс, отняла дубинку и главный признак агента — его кондуит.
— Убьешь меня, когда очнешься. Но по крайней мере ты очнешься.
И это подвело меня к последнему, что нужно сделать.
Наклонившись над Хантером, который и без сознания выглядел пугающе, я подумала, что, собственно, я о нем знаю. Да ничего. Но было в нем то, как он наблюдал за людьми, спокойная уверенность за обычными манерами. Я восхищалась им. Он делал вещи своими руками — конечно, оружие, но я всегда была неравнодушна к артистичности. Он собрался сегодня все принести в жертву и никому не сказал ни слова, чтобы никто не понял его намерений, пока не будет поздно. До самого этого момента.
Звонок.
Собрав всю эту скромную информацию, я наклонилась и прижалась губами к его губам. Прикосновение плоти к плоти было интимным, но совсем не таким, как соприкосновение сознаний, душ. Я выдохнула, послала в него струю своей сущности.
Мама была права. Можно ощутить Свет в другом человеке, словно пузырьки на языке, и почувствовать душу в дыхании. Я увидела силу Хантера, сладкий аромат его физической сути и удивительную мягкость души. Продолжила смешивать наши дыхания, втягивала его в себя и знала, что на подсознательном уровне он делает то же самое со мной. Поступая так, он узнавал меня глубже, чем любой другой человек.
И я позволила это, ища связи, которая помогла бы мне передать ему не только свои знания, память и опыт, но и мою силу. Мой поцелуй превратился в молитву, а дыхание — в щит. Одной рукой я взяла его щеку — мое прикосновение теперь оружие, закрыла глаза и излилась в него.
И начался диафильм.
Некоторым воспоминаниям потребовались лишь мгновения, чтобы погрузиться в серую материю, но они останутся навечно. В тусклых ошеломляющих вспышках пришла ко мне смерть его родителей, увиденная глазами мальчика, беспомощно забившегося в угол. Вокруг него кружились Тени, а он был слишком мал и беспомощен, чтобы сделать что-нибудь. Мог только смотреть. Я слышала его клятву, погребенную под горячими слезами и изуродованными телами родителей; никогда больше не быть слабым.
Столь же печальная и еще совсем свежая картина смерти сестры — это мой полный боли вклад. Это воспоминание у меня ярче всех других: она, кружась, летит в ночь и в отчаянии зовет меня.
Другие картины мелькали такими яркими вспышками, что у меня закололо кожу. Хантср занимается любовью с миниатюрной темнокожей женщиной, одинокая слеза скатывается по его щеке.
Моя последняя ночь с Беном, гроза, разразившаяся над головой.