— Что я здесь делаю?
— Приходишь в себя, — ответил Уоррен, подходя ко мне. — И прячешься,
— Меня ищут? — Сердце у меня забилось, — Ты снова чувствуешь мой запах?
— Ш-ш-ш, не волнуйся. Ты в карантине. Никто снаружи не в состоянии ощутить твои феромоны. Как будто… как будто ты не существуешь.
Я осторожно принюхалась. Уловила только больничные запахи: лекарства, антисептические средства и чистоту того типа, что прогоняет не только вонь, но и аромат.
— Ничего нет. Я вообще не чувствую своего запаха.
— Я чувствую. — Он улыбнулся, садясь на мою кровать. Длинный плащ, в котором он казался обезумевшим ковбоем, он снял, и. теперь на нем была простая футболка цвета хаки и рабочий халат, волосы были зачесаны назад. Каждый раз, как я его вижу, он выглядит все более респектабельным. Это страшно.
Зажмурившись, он втянул воздух, словно склоняется не над телом, а над розой.
— Ты, но и кое-что еще. Неуловимые черты теперь сливаются с остальным твоим генетическим обликом. На самом деле это прекрасно. Как какой-то спасительный маяк… если ты простишь визуальную аналогию.
Я закрыла глаза и дышала, посылая мысли вниз, внутрь. Ничего. Через несколько секунд я снова посмотрела на него.
— Значит, это как идентифицирующий признак? Как, ну, не знаю, постоянный запах?
— Скорее как жилка, проходящая через большой кусок голубого сыра.
— Большое спасибо. — А он только начал мне нравиться. — Так когда я вернусь домой?
Он встал. Я сузила глаза. Он словно установил большое расстояние между собой и мной.
— Объяснить тебе это. легким способом невозможно, Джоанна, поэтому я просто скажу. — Он глубоко вздохнул, а у меня сердце сделало перебой. — Ты мертва. Мертва уже больше недели.
— Совсем мертва? — тупо спросила я. — По-настоящему?
— Ну, очевидно, не совсем, раз ты здесь, но для всего мира смертных — да. Завтра твои похороны. Я сохранил для тебя вырезки из газет за прошлую неделю.
Он показал на стопку бумаг на подносе у кровати, и я увидела на верхнем листке свое лицо и заголовок: «Наследница Джоанна разбивается насмерть». Подзаголовок, датированный четырьмя днями ранее, спрашивал, выбросили ли меня или я сама выпрыгнула из окна квартиры. Я упала на подушку, не желая читать дальше.
«Я мертва, — тупо думала я. — Больше не существую. И несмотря ни на что, очень хорошо себя чувствую».
— Если я мертва, — наконец вымолвила я, — то кто я? — Я показала на свое тело, поморщившись, когда рукой задела грудь. Ахнув не столько от боли, сколько от неожиданности, я взглянула вниз, снова ахнула и прижала руки к грудям. Они необычайно чувствительны, но это болезненное ощущение не имеет ничего общего с естественным месячным циклом. Скорее тут побывала сталь хирурга с очень многосторонней лицензией. Лекарство до сих пор притупляло боль, но теперь она давала о себе знать.
— Что со мной сделали? — воскликнула я, осторожно касаясь грудей. Не думаю, чтобы я сама понимала, сколько страха и паники было в моем голосе. Но быстро ожившие клетки мозга и синапсы сформировали другую мысль: «Я ведь раньше никогда не говорила таким высоким голосом». — Ла, ла, ла, ла… Ублюдок!
Я в страхе посмотрела на Уоррена.
— Ты изменил мой голос!
— И грудь, — заявил он с гордостью, показавшейся мне совершенно неуместной. Я метнула в него испепеляющий взгляд, и он отступил еще на шаг, И тут в комнату вошел Майках и остановился в двери. Я опустила подбородок и прищурилась.
— Ты меня ударил, — обвиняюще сказала я, а потом добавила, обратившись к Уоррену: — А ты ему позволил.
— Ну, мы ведь не могли допустить, чтобы мертвая женщина ходила по городу? — парировал Уоррен, словно это разумный аргумент.
— Ты обещал, что вы об этом позаботитесь, что все подчистите и у меня не будет никаких неприятностей.
— Так мы и сделали, — ответил Уоррен, скрестив руки. — Тебя не могут обвинить в преступлении, поскольку единственная погибшая — это ты.
— Но я не хочу быть мертвой! — крикнула я голосом другого человека. — Что мне теперь делать? Выходить только по ночам? Сосать кровь и охотиться на живых?
Уоррен выглядел обиженным.
— Прости, но это единственное, что я мог сделать в спешке в сложившихся обстоятельствах. Нам нужно было не допустить, чтобы ты попала в тюрьму, не говоря уже о том, чтобы осталась в живых, поэтому мы привезли тебя сюда.
Я осмотрелась. Где это «сюда»? Похоже на обычную больничную палату: неудобная кровать, машины и приборы, издающие звуки. Очень плохие обои.
— Ты в частной клинке за городом, — подтвердил мою догадку Майках. — Я здесь работаю.
— Ты врач? — спросила я, глядя на его пальцы-сосиски и огромный рост. Скорее похож на быка в лабораторном халате.
— Майках занимается всеми случаями, которые могут вызвать вопросы у смертных врачей, — объяснил Уоррен. — Он гений со скальпелем.
Почему-то у меня возникло впечатление, что грань между гением и безумным ученым здесь почти неразличима.
Я закрыла глаза и снова опустила голову на подушку. Может, это один из моих снов. И я в любое мгновение могу проснуться и быть собой, Уоррен по-прежнему будет бродягой, а Майках в каком-нибудь баре будет наливать полицейским «будвайзер». В реальности я бы сейчас выпила пива.
— Вот и отлично, — произнес Майках, заставляя мой сон свернуться. Я почувствовала его ладонь у себя на подбородке, он поворачивал в разные стороны голову. — Я сам проделал всю работу, и, если можно так говорить о себе, работа отличная.
— Почему ты трогаешь мое лицо? — Я открыла глаза. — Почему он трогает мое лицо?!
Уоррен выглядел раздосадованным, Майках — удивленным. Он покосился на Уоррена.
— Ты ей еще не рассказал?
— Что он мне не рассказал?
Уоррен слегка рассмеялся — от этого звука у меня напряглись нервы, и я резко повернула к нему голову. — Я как раз собирался к этому перейти.
— Черт возьми! — выругалась я чужим голосом, ни к кому не обращаясь. — Могу я посмотреть в зеркало?
— На самом деле все не так плохо, — заметил Уоррен и отступил: Майках бросил на него пронзительный взгляд. — Я имею в виду, что ты великолепна. Никто и представить себе не сможет, что это ты.
— Большое спасибо. — Я осторожно поднесла руку к лицу. Все казалось нормальным, пока я не добралась до моего носа — вернее, до носа той, кому он принадлежал. Мой нос был сломан во время тренировки, и его легкая неправильность придавала моему лицу некое орлиное свойство. Во всяком случае я предпочитала так думать. На самом деле я смертельно боялась хирургических операций — иронично, учитывая обстоятельства.
Я начала ощупывать лицо ниже. Губы полные, но все же мои; а вот подбородок с ямочкой и больше в форме сердца, чем я помнила. Я наткнулась на прядь волос и приподняла ее, глядя на нее искоса.