– Здравствуйте, дядя Миша. Простите, я засмотрелся.
– Садись, гляди, мне не жалко, – улыбнулся Михаил Семенович. – Ты все верно рассмотрел. Это наше нынешнее место. Отправить нас утром хотели во-он туда, аж на край этой карты. Десять дней пути, мы ведь должны всем скоростным поездам уступать дорогу.
– Зато именно мы ее делаем, эту дорогу, – утешил начпоезда мой брат. – А как там дед?
– Пока неплохо, – задумчиво кивнул Михаил Семенович. – Рена, как только домой вернешься, отправь ко мне папу. Видишь, какое дело: на станции нам передали новый приказ. Не просто идем до ближней дуги и по ней к западу, а срочно, полным ходом. Самым полным! Нам не позднее утра выделят второй паровоз, чтобы состав подталкивать. Король, как я понимаю, все Корнеевы премудрости усвоил. Пусть подменит старика в ночь. Отдыха машинисту не видать: не будет у нас длительных остановок теперь очень и очень долго, только для набора воды.
Начпоезда стал неспешно сворачивать карту, бережно сгибая по складкам бесполезную для нас часть – север, море, затем пролегающий за путями восток со всеми его болотами. Саня помогал. Теперь он уже освоился и рассмотрел стакан в подстаканнике. Прозрачный! Блестящая маленькая ложечка звенела по его краю, а под донышком подстаканника имелись гнездо в столе и специальный захват, чтобы тряские пути не сдвинули сокровище к краю, помогая темной удаче толкнуть на пол и разбить…
– И крышечка мировецкая, – вздохнул брат, это он уже про банку с чаем. И ее рассмотрел!
– Да, достойная вещь. – Глаза начпоезда явно смеялись, но лицо оставалось серьезным. – Одна беда, друг. Пустая банка-то… Выпил я весь чай.
– А вы шиповник в нее положите, – посоветовал брат.
– А я тебе ее подарю. – Начпоезда щедрым жестом выставил убранную было банку на стол. – Ты и решай, что в ней хранить. Пойди в соседнее купе и обсуди эту важную тему с моим помощником. Кажется, у него есть шиповник. Стакан твой тебя дождется, я потом в него нового чая налью, горячего. Ладно?
Саня не сразу поверил, что в этот день его личная детская удача может быть так светла и густа. Две банки! И одна другой краше… Торопливо кивнув и невнятно бормоча длинную благодарность, он сполз с высокого сиденья и пошел себе, держа банку высоко, обеими руками. Мне пришлось открыть перед ним дверь, чтобы не расшиб лоб. И закрыть – тоже.
Устроившись у стола, я попробовала наконец чай. Замечательный, крепкий и сладкий, с медом. Начпоезда тоже отхлебнул из своего стакана. Вздохнул и начал излагать дело:
– Береника, ты, наверное, знаешь, что у меня есть дочка, почти что твоя ровесница?
– Слышала. Ее зовут Тамара, ей пятнадцать с половиной, учится где-то далеко отсюда.
– Именно так, уже три года учится, а до того жила в доме моей сестры. Я поговорил с твоим папой. Мы вместе решили, что тебе было бы хорошо в той школе и что Томочке нужна подруга. Видишь ли, она тихая, болеет часто. Мы с женой боимся, как бы ее не обидел там кто.
Дядя Миша замолчал. Я тоже молчала. Странное это состояние… Все по-прежнему: и поезд наш стучит по стыкам рельсов, как обычно, «Букашка» старается вовсю, я знаю каждый звук и шорох состава. А вот сижу и понимаю, что мир, мой личный мир, уже меняется. Поезд идет по прямой, но моя судьба отыскала папиными усилиями стрелку и удаляется от знакомых путей, от привычных людей, от всей нашей семьи…
– Расстроилась? – Дядя Миша приметил мои сомнения.
– Нет, – призналась я. – Наоборот! Учиться – это хорошо. Просто я задумалась. Неожиданная перемена, и немалая.
– Школа у Томочки хорошая, – заверил начпоезда. – Она в небольшом городе, близ юго-западной ветки путей. Если ты согласна, мы отправим тебя туда, как только закончится эта внезапная гонка. Кажется, случилась большая авария. И, как я понимаю, не обошлось без магов. Телеграф не работает на среднем участке западной дуги, а это пять сотен километров! На перемычке меж магистралями тоже нет связи. Но авария временная, все наладится. Ты пока собирайся, с мамой еще разок обсуди подробности. У нас впереди больше месяца до твоего отъезда. Томе я уже написал, она обещала с тобой позаниматься, чтобы осенью ты положительно сдала экзамены. По их итогам тебя зачислят в группу. Может, на второй курс. А если все сложится удачно, то даже на третий, вместе с моей дочкой.
Михаил Семенович засуетился, достал из ящика большой конверт из плотной дорогой бумаги и передал мне, объясняя, что это прислано для меня от Томы. Описание города, рисунки, программа колледжа. Он все говорил, и я отчетливо видела: переживает за дочь. Наверное, ей там ужасно одиноко. Тотчас возникла холодная и неуютная мысль о разлуке с мамой, отцом, Саней, дедом… Долго, всю мою жизнь, сколько я ее помню, внешние обстоятельства оставались гладкими, словно колеса судьбы катились по участку, только что починенному самим Королем. Как-то оно будет там, за стрелкой?
– Опасаешься уезжать? – догадался Михаил Семенович.
– Не знаю, – ответила я. – Но мне очень интересно. К тому же папа не уважает тех, кто боится нового.
– Твой папа – очень славный человек, – грустно кивнул начпоезда. – Но сейчас тебе самое время пожить своей жизнью. Мне кажется, ты не создана для нашего поезда. И даже твоя мама думает так же.
Дверь шумно распахнулась, в купе влетел Саня, раскрасневшийся, бурно дышащий, обнимающий свою банку, сыто бряцающую чем-то металлическим. Кивнул нам, водрузил сокровище на стол и вернулся, чтобы прикрыть дверь.
Но не успел: в проеме уже стоял Король. И глаза у него были такие холодные, что по спине пробежал озноб. Взглядом отец ощупал меня, задержавшись пристально на поцарапанной щеке.
– Так, мало нам аварии на путях, – мигом догадался начпоезда. – Что еще?
– Рена, забери Саню и иди домой, – спокойным тоном велел отец, вполне довольный моим здоровым видом. – Все хорошо, Михаил Семенович. Я уже разобрался, больше ничего дурного сегодня не приключится. Авария серьезная?
Саня охнул и закрутил головой, глядя то на отца, то на начпоезда. Авария! Кому-то это беда, а ему – великое событие в жизни. Брат нехотя покинул купе, лишь наличие банки и ее загадочное содержимое примирило его с недостатком сведений о происшествии. Мы добрались до дома, обнаружили там маму, безмятежно напевающую одну из любимых южных песен, тягучих, красивых, со словами, искаженными нездешним выговором.
– Сегодня никого не стану слушать, – заявила мама, едва мы вошли. – Спать! Хватит уже событий для одного дня. Срочно, немедленно и молча вы съедите ужин – и гэть под одеяло!
Саня засопел, погладил банку и бережно встряхнул. Мама умело не заметила этого робкого намека на наличие важных дел. Хуже того, изловила брата за ухо и переместила к столу. Меня тоже изловила, внимательно осмотрела царапину и неопределенно хмыкнула.
Каша с поджаренными корочками оказалась вкусной, как все мамины кушанья. Пока ела, я странным образом осознала, что день и правда был длинный и хочется лечь спать. Потому что это отнюдь не худший способ переварить события, позволив им слегка отдалиться… Мы улеглись. От хвостовых вагонов донесся короткий гудок чужого паровоза. Потом, сразу, два длинных и снова короткий. Состав резко вздрогнул. Саня охнул и сел, вцепившись в одеяло. Глаза у него стали круглыми от изумления. Мама решительно толкнула моего брата в лоб, заново укладывая.