– Последним безмерно богатым магом был аттиец Мидас, – негромко молвил Карл, уводя детей вниз по лестнице, в столовую. – Он владел золотыми приисками, алмазными копями и много чем еще. Он создал кристалл исполнения желаний. И мог бы жить вечно, но теория и практика вступили в противоречие. Желания стали исполняться неточно. Вознамерившись озолотиться, Мидас сам стал золотым… Марк Юнц именно здесь видит проявление божественной воли. В разумном ограничении.
– И что мне, магию не учить? – расстроился Илья. – Так я лучше от наследства откажусь. Я никак в сознании не умещу, сколько у дяди Левы денег-то? Он вчера начал объяснять, у меня голова пошла кругом.
– В ушах не звенело? – ехидно уточнил Саня. – Мидас сам в золото обратился, так первый признак напасти – металлический звон в ушах.
– Врешь!
По дрожи в голосе Ильи было понятно: он попался на уловку и поверил, прямо сейчас вслушивается и все сильнее пугается… Фредерика увидела брата, перестала перебирать браслеты на руке, создающие характерный, едва слышный звон, вскочила и пошла навстречу. Подойдя, взъерошила волосы на головах мальчишек.
– Нашел моего шубокрада?
– Скоро его привезет Макар, все в порядке. Фредди, иди-ка в кабинет. Они то ли недобытые алмазы делят, то ли непосаженных арестантов, которым еще предстоит эти алмазы добывать.
– Сейчас добуду, поделю и рассажу, – угрожающим тоном сообщила Фредерика и удалилась по лестнице.
Карл фон Гесс уселся возле окна с видом на сад. Отсюда просматривалась соседняя усадьба, его собственная. Барон ссутулился, нехотя признаваясь самому себе: день выдался непростой. Поглядел на мальчишек, притихших на диване напротив:
– Илья, пора привыкать звать его отцом. Все же ты – лучшее, что есть в его жизни. Именно от тебя зависит, как он отнесется к матери и сестре. Заметил, что грозный Потапыч не спорит с Фредди? А ты учись понемногу утихомиривать Льва Карповича. Есть ведь и в нем хорошее.
– Наверное, – с долей сомнения шепнул Илья. – Только трудно с ним. То щенком по пьяни звал, а теперь сыном. Что мне, все забыть? Он немногим Кощея лучше.
– Многим. Он душу в дело вкладывает и не из-за денег свои заводы любит. При его отце в Угорском уезде люди умирали на заводах за десять лет работы. Старше сорока никого почти и не было там. Жутковато… Одни арестанты, воры и пьянь. Он же и дома людям строит, и школы завел, и два колледжа. Учат там неплохо и многому: литейному делу, металлургии, химии, картографии, геологии. Ты уж не отрицай так резко. Он сложный, злобы в нем много, мстительности – это да. Но и иное есть. Сам посуди: можешь ты его чуть поменять к лучшему или он тебя – к худшему. Сразу оттолкнешь – второе и случится. Не спеши. Ему бы для начала с запоями покончить… К магам он уже ходил и еще пойдет. Пси-код – штука надежная, если человек решил поменяться. Вот и помоги ему решить, это важно для твоей мамы.
– Карл Альбертович, а я точно не стану магом, если его деньги унаследую?
– И без того сильным магом тебе не быть. Но и без магии двигать современную металлургию сложно. Года два поучишься – поймешь. Пока же не суди Соболева. Сперва съезди с ним на заводы и глянь – там душа у него. В литейке, в прокатном… Он и в цыган вцепился не зря. Кто в театр не годен, он вторым набором к себе поманит. По золоту мастеров, кузнецов, краснодеревщиков. Вот увидишь. Он такой… Мне смертью грозить горазд, Потапыча с грязью мешать. Все верно. А только Ромке он же деньги дал. Не за шубу, а ради мечты.
Илья долго сосредоточенно молчал, хмурясь, обдумывая слова и сравнивая со своими размышлениями. Наконец осторожно кивнул:
– Я погляжу. А только всех нас он этим театром купил, аж тошно. Мне еще утром сказал: вызывает маму с севера. Глядел уверенно, мол, теперь я уж и не поспорю. Вдруг ей плохо тут будет?
– Жалуйся Фредерике и Беренике, – посоветовал Карл. – Женские беды пусть они разбирают. Опять же, друг Илья, все в мире сложно и неоднозначно. Ты так посуди: твой новый папа зачем увозит женщин с севера? К себе тянет, силком, вот что ты решил сгоряча. Так еще и от Шарля оттаскивает. Шарль де Лотьэр – джинн. Настоящий, по душе своей. За ним любая женщина куда угодно побежит, все забросив и забыв, пожелай он того. Даже без магии. Твоей сестре семнадцать. Делай выводы.
– Ну и что…
– Любой заботливый отец постарается устроить так, чтобы дочь его не мотыльком вилась возле магического огня джинна, а по уму мужа выбирала, – поучительно и явно подражая отцу, встрял в разговор Саня. Тяжело вздохнул: – Мы от этого Шарля еле-еле Ренку спасли. Как есть джинн! До того Береника одна была, а вернулась – вовсе иная. Тише стала, задумчивее и взрослее.
Саня запнулся, осознав, что пример получается странный и сам Шарль в нем никак не выглядит злодеем, то есть джинном в исходном понимании этого слова. Но Илья кивнул и отмахнулся – мол, разберемся.
29 сентября, Дорфурт, Арья
Гюнтер прикрыл глаза и представил, как поясок пены взбирается по стеклу вверх, взбухая. Как расцветает хлопковым шаром над кромкой янтарной потеющей кружки. Официант бережно подхватывает кружку, чтобы подать постоянному посетителю точно в указанное им время, ведь герр Брим ценит педантичность, об этом помнят…
«Хофброй» – заведение древнее, живущее по своим законам уже который век. Здесь подают исключительно правильное пиво, и сюда человек с убеждениями просто обязан приходить. Например, чтобы ощутить сполна прилив патриотизма, когда знакомый официант рассказывает тебе: за тем столиком дважды сидел покойный вице-канцлер. А ты киваешь, вздыхаешь и гордишься своим вкладом в благополучие страны и ее процветание. Еще это заведение подкупает незыблемой приверженностью неслучайному. Если герр Брим сообщил о своем правиле бывать здесь в субботу вечером, это не просто примут к сведению, но запишут красивым почерком в книгу постоянных посетителей. Подготовят к нужному времени любимое место и приложат все усилия, чтобы оно дождалось законного завсегдатая.
Впрочем, просто визит – лишь праздничное одолжение себе, признание права на короткий отдых. «Хофброй» еще и удобное место, где можно пообщаться с теми, кто усвоил нехитрый график визитов пунктуального Голема. На втором этаже уютно, приватно и нешумно. Недавно подошел в обычное время приятель, активный участник той самой партии социалистов, которая понесла ужасную утрату в лице вице-канцлера. Приятель посетовал на падение престижа и сокращение числа настоящих патриотов. Получил ежемесячный взнос и долго рассуждал, жив ли дух нации в стенах университета, где половина профессоров – неарьянцы. Гюнтер без спешки цедил вторую кружку и уверял: герр Нардлих чует выродков издали, на то он и первый маг страны. Всякий преподаватель проверен и благонадежен. Он, Гюнтер, тоже бдит и тоже свое дело знает…
Теперь гость удалился, третья кружка солидно стукнула по подставке. Говядина, выдержанная в пиве, с картошечкой на гарнир, тоже прибыла и украсила собою стол. Гюнтер любовно погладил древнюю столешницу, основательную, из массива дерева. Настоящее – оно и есть настоящее. Никакой иллюзией его не заменить. Дуб хранит странным образом память обо всех, кто сидел за этим столом. Приятно знать, что и ты останешься в его памяти. Еще один настоящий арьянец, умевший ценить пиво, домашний уют и обстоятельность правильного порядка вещей, исконного.