Однажды поздно вечером, около одиннадцати, в квартире вдовы раздался звонок в дверь.
– Кто там? – удивленно спросила Лена.
– Это Михаил Попов, – ответил незнакомый мужской голос. – Скажите, Евгений дома? Или он тут больше не живет?
– Евгений? – удивилась Лена. – Какой Евгений? Фамилию назовите.
– Арбузов, – отозвался незнакомец.
Сообразив, что к ней пришел некто, очевидно, долгие годы пролежавший в нафталине, Лена распахнула дверь и увидела высокого лысого дядьку в клетчатом пиджаке и дурацких ярко-желтых ботинках.
– Сорри, – сказал он, – понимаю, что время сейчас позднее, но не утерпел… Так Женька где? Я Миша, его близкий приятель еще с институтских времен.
Лена вгляделась в лицо незнакомца, а тот, совершенно не ощущая разливавшейся в воздухе напряженности, продолжал:
– Так как? Позовете Женю? Вы ему кто?
– Вдова, – тихо ответила Лена.
Михаил ахнул:
– Женька умер!
– Да, – кивнула Лена.
– Но он же молодой, мы с одного года… Как? Когда?
Видя, что гость разнервничался, Лена пригласила незнакомца на кухню и неожиданно рассказала о своей жизни. Что заставило ее, обычно сдержанную, разоткровенничаться, она и сама не поняла. Узнав о не слишком счастливой судьбе Лены, Михаил в ответ изложил собственную биографию. Его история была традиционна: уехал в Израиль, потом перебрался в США. Сначала бедствовал, работал уборщиком в русском ресторане и водил такси, затем пристроился на радио, и тут ему повезло. Через год у Попова была своя программа о художниках, в живописи бывший выпускник Строгановки разбирался великолепно. Дальше – больше. Поднакопив денег, эмигрант сумел открыть небольшой магазин-салон и сейчас весьма успешно торгует полотнами. В Россию Попов не ездил, но в последний год на него вдруг навалилось неистребимое желание побывать в Москве, вот Майкл и прикатил на Родину, где испытал горькое разочарование: никого из прежних друзей не осталось. Одни спились и потеряли нормальный облик, другие, как он сам, давно уехали из России, третьи перестали заниматься живописью, ушли в бизнес, а один из бывших однокурсников взлетел на самый верх политического Олимпа и сделал вид, что никогда не был знаком с человеком по имени Миша Попов.
– Я так надеялся, что хоть Женька не изменился, – растерянно объяснял Миша, – он-то думал лишь об искусстве.
Лена кивнула:
– Да, это так, Женя просто умер.
– А картины его? – заинтересовался Попов. – Они выставлялись?
– Нет, – пожала плечами вдова, – никому не нужны. Так, для памяти, дома висят.
– Дайте мне одну, – попросил Миша. – «Хроноса».
У Лены в тот момент было очень плохо с деньгами: Свете требовались дорогие лекарства. А еще мать, надеявшаяся вылечить дочь, нашла очередного знахаря, готового за кругленькую сумму попытаться оживить впавший в спячку мозг Светы.
– Сейчас российский андеграунд стремительно входит в моду, – продолжил Попов, – может, сумею хорошо пристроить картины в Америке.
– Женя хотел, чтобы его работы висели дома, – тихо ответила Лена.
– Он же не знал, какое несчастье случится со Светой, – парировал Миша. – Я попытаюсь продать хоть одно полотно. Посмотрите, в какой нищете вы живете!
Лена заколебалась. И тут случилось невероятное: картина, о которой вел речь Попов, внезапно упала на ковер. Вдова ахнула и кинулась осматривать ее.
– Надо же, – пробормотала она, – гвоздь из стены вылетел…
– Это знак, – торжественно заявил Михаил. – Женя с того света велит не глупить, отдать «Хроноса».
Неожиданное падение картины произвело на Лену сильнейшее впечатление, и она согласилась на предложение Попова.
Дальнейшее напоминало чудо: «Хроноса» моментально приобрел один из американских знатоков живописи. Более того, он дал интервью крупной нью-йорской газете, в котором назвал Евгения Арбузова величайшим художником, превосходящим по таланту Малевича. На следующий день после выхода газеты в салон к Попову ринулись люди, желающие приобрести холсты Арбузова.
Миша – честный человек и умный бизнесмен. Живо смекнув, как следует поступить, он слетал вновь в Россию, взял у Лены несколько картин и продал их за очень большие деньги. Вдове Арбузова Попов сказал:
– Вы будете богатой женщиной.
– Хорошо иметь деньги, – спокойно ответила Лена, – но мне хочется лишь вылечить Свету.
– Попробую помочь, – ответил Михаил.
С тех пор прошел год. За это время Майкл проделал гигантскую работу: во-первых, он продал часть полотен Арбузова, а деньги поместил под большие проценты в банк, во-вторых, нашел клинику, где занимаются такими людьми, как Света, и договорился о курсе лечения, в-третьих, сделал девушке загранпаспорт, в общем, оформил все необходимые документы на выезд. Случилась лишь одна незадача. Американцы крайне подозрительно относятся к людям, которые едут в США полным семейным составом. Консульские работники подозревают их в желании навсегда остаться в стране воинствующей демократии и сесть на шею местным налогоплательщикам. На гребне перестройки американцы весьма охотно впускали к себе россиян и сейчас горько жалели о совершенной ошибке – «колбасные» эмигранты превратились в обузу. Поэтому сейчас отправиться за океан маме и дочери, при условии, что в Москве их не будут ждать папа и брат, практически невозможно, в консульстве просто не дают визу.
Сильно напрягло бы чиновников известие о том, что Светлана Арбузова умственно не совсем полноценная личность. Даже если бы Попов представил справку из банка о наличии у госпожи Арбузовой солидного счета, это вряд ли изменило бы ситуацию. А Попов, изворотливый, как лис, уже ухитрился договориться с главврачом больницы, большим любителем живописи, что тот получит в дар одну из картин Арбузова, а взамен устроит дочь художника на лечение по страховке. В общем, Майкл запланировал слегка нарушить закон (кстати, к подобной хитрости прибегают и некоторые американцы, совершенно спокойно получая медицинскую помощь по чужой страховке).