Ничего не ответив, с гордо поднятым носом я вернулась к себе и улеглась, засунув «киску» под голову.
Утром, когда домашние мирно пили кофе, я выползла на кухню и сообщила:
– Кто тронет эту подушку – убью!
– Почему? – изумилась Юля.
– Я могу спать только на ней, иначе мигрень начинается.
– Предупредила бы сразу, – вздохнула Катя и понеслась в прихожую.
Минут десять все толкались в поисках курток, обуви и перчаток. Наконец они ушли, и через секунду во дворе запикали сигнализациями машины. Если я чего и не понимаю, так это зачем ставить охранные устройства на наши автомобили. У Сережки белый «Форд» 1978 года выпуска. Задние двери распахиваются с трудом, а передние, наоборот, отходят при каждом удобном случае, еще регулярно отваливается глушитель, а багажник открывается, только если его предварительно треснуть кулаком по крышке. У Катюши старая «копейка» с абсолютно ржавыми крыльями и отвалившимся бампером, руль у этого, с позволения сказать, автомобиля ходит не только по кругу, но еще и вверх-вниз, словно штурвал у истребителя, и опять же беда с глушителем. Юля в декабре тоже купила себе кабриолет.
– Надоело ругаться с Сережкой, – объяснила она, – проси его вечно отвезти, лучше иметь свой.
Теперь наш автопарк украсился «Мерседесом», сделанным в 1980-м. «Мой персик» – любовно зовет колымагу Юлечка. Машина и впрямь имеет цвет этого сочного фрукта. Ездит красавец на дизельном топливе, жутко воняет и тарахтит, но новоявленная автомобилистка очень горда и совершенно счастлива. Незадолго до случая с ногой она предложила мне:
– Давай, Лампа, поехали на рынок!
Честно говоря, я побаиваюсь ездить с домашними, все время жду, что автомобили развалятся на ходу. Поэтому предпочитаю передвигаться на общественном транспорте.
– Не надо, дома все есть!
– Ерунда, – отрезала Юля, – купим впрок овощей: картошку, капусту, лук. Пользуйся, пока у меня время свободное.
– Отдохни лучше, – попыталась ускользнуть я, – почитай книжечку, телик посмотри, я чудно на «Автолайне» съезжу.
– Глупости, – фыркнула Юля и велела: – Бери сумки и спускайся.
Поняв, что легче согласиться, чем спорить, я покорно подхватила авоськи и села в «Персик». Первые несколько минут все шло прекрасно, но тут Юлечка щелкнула каким-то рычажком, и из-под капота раздался жуткий, леденящий душу стон.
– Что это? – спросила я, холодея от ужаса. – Что?
Как ни в чем не бывало накручивая баранку, Юлечка преспокойно пояснила:
– Мышь попала в вентилятор!
– Кто?
– У меня под капотом мышиное гнездо, – пояснила Юля, – иногда кто-нибудь из грызунов и попадает под лопасть.
– Ужас!
– И не говори, потом трупы убирать приходится.
– Немедленно останови, – приказала я, чувствуя, как к горлу подбирается тошнота.
– Зачем? – удивилась Юлька, но затормозила.
– Сейчас же открой капот и выгони несчастных животных!
– Что ты, – замахала руками Юля, – на дворе минус двадцать, замерзнут, бедняги!
– А так погибнут в муках!
Внезапно она уткнулась лицом в баранку и принялась хохотать.
– Ну и что тут смешного? – возмутилась я.
– Ох, Лампец, – бормотала наша журналистка, вытирая выступившие слезы. – Ну нельзя же быть такой доверчивой!
– Ты хочешь сказать…
– Посуди сама, откуда в машине возьмутся мыши, да еще в моторе!
– А стон?!
– Я печку включила, она холодная, вот и воет, смотри.
И Юля, плавно тронувшись с места, опять щелкнула чем-то. Вновь по салону разнесся невероятный, полный смертельной муки крик.
– Часто она так? – спросила я, поеживаясь.
– Каждый раз, пока не согреется.
Слушая непрекращающийся, рвущий душу стон, я приняла твердое решение: в следующий раз на рынок – только пешком. Лучше тащить на себе двадцать килограммов, чем леденеть от ужаса.
* * *
Дождавшись тишины, я утащила трубку к себе в комнату и принялась звонить. На этот раз Колосова откликнулась моментально:
– Алло.
– Извините, мы не знакомы, но мне очень нужно найти Рагозина Николая Федоровича.
Анна Константиновна помолчала. Потом поинтересовалась:
– Кто вы? Представьтесь.
– Евлампия Андреевна Романова.
– Мне это ни о чем не говорит, – сухо сказала дама. – Зачем вам Рагозин?
– Трудно объяснить, но очень нужен!
– Приезжайте, – коротко сообщила дама и продиктовала адрес.
Анна Константиновна походила на сельскую учительницу. Простое, круглое русское лицо с бесформенным носом. Возраст дамы определялся с трудом: то ли хорошо выглядящая пятидесятилетняя тетка, то ли рано состарившаяся девушка. На голове – дурацкая химическая завивка, та самая, когда волосы начинают походить на шерсть больного барана. Брови неаккуратными дорожками спускаются к вискам, к ним явно никогда не подбирались с пинцетом. Кожа на лице тусклая и будто грязноватая, а фигура напоминает мешок, набитый мукой.
– Раздевайтесь, – холодно велела хозяйка.
Я повесила куртку на крохотной вешалке и вошла в комнату. Из груди вырвался вздох удивления. На столе стояли сразу два компьютера, чуть поодаль принтер, факс и еще куча каких-то приборов, мигающих разноцветными лампочками.
– Так зачем вам нужен Николай?
Поколебавшись секунду, я выдала душераздирающую историю. Лежала в больнице вместе с Настей Звягинцевой. Та скоропостижно скончалась, оставив письмо, которое нужно передать Рагозину. На конверте указан адрес: Мирославская улица, но там проживают какие-то студенты…
Анна Константиновна тяжело вздохнула:
– Значит, Настя умерла! Много горя принесла она Коленьке…
– Почему?
Колосова повертела в руках зажигалку, потом вытащила коробочку «Золотой Явы» и сообщила:
– Они учились вместе в институте. Николаша был влюблен в нее, словно подросток. Просто сох, таскал букеты, конфеты.