Бастиан скрестил на груди руки и отвернулся. Толпа вокруг замерла. Атрей молча выпрямился. До сих пор Бастиан никогда не отчитывал его, да ещё при ёвсех. К горлу у него подкатывал комок, он подождал еще немного, но Бастиан и не думал поворачиваться к нему. Тогда он медленно пошёл прочь, и Фухур последовал за ним.
Ксаида улыбалась. Это была нехорошая улыбка.
А у Бастиана в этот миг погасло ещё одно воспоминание — о том, что в человеческом мире он был когда-то ребёнком.
Хоть считай, хоть не считай, а гонцы всё прибывали, их собралось уже несколько тысяч, с палатками — от громадных, размером с цирковую, до маленьких, не больше напёрстка. И средства передвижения были самые разные — от телеги до прыгающих шаров или шагающих коробок. Для Бастиана изготовили специальный шатёр из расшитого шёлка, над куполом развевалось знамя с гербом в виде семисвечья. Голубой джинн, ставший телохранителем и камердинером Бастиана, всегда нёс охрану у входа.
Атрей и Фухур остались среди спутников Бастиана, но больше он не разговаривал с ними. Он ждал, что Атрей подойдёт к нему и попросит прощения, но Атрей и не собирался делать этого. Фухур тоже не оказывал Бастиану никакого почтения. Пусть же оба они увидят, что воля Бастиана несгибаема и первым он к ним не подойдёт. Вот если бы они подошли, Бастиан бы их простил и раскрыл им свои объятия.
Оба они плелись в хвосте процессии. Фухур, похоже, разучился летать и тащился пешком, Атрей шел рядом с ним, опустив голову. Разведку теперь делать было некому.
Бастиан ехал во главе каравана на Йихе, но всё чаще предпочитал пересаживаться в коралловые носилки Ксаиды. Она почтительно уступала ему самое удобное место, а сама устраивалась у его ног. Они вели долгие беседы. Ксаида почти непрерывно курила кальян в форме гадюки головой к мундштуку, так что, поднося его ко рту, она словно целовалась со змеей. Кольца дыма всегда были разного цвета — то синие, то жёлтые, то лиловые.
— Я давно хочу спросить тебя, Ксаида, — задумчиво проговорил однажды Бастиан, взглянув на панцирных носильщиков.
— Твоя рабыня слушает!
— Эти воины полые внутри. Как же они могут двигаться?
— Силой моей воли, — улыбнулась Ксаида. — Именно потому, что они пустые, они и слушаются меня. Всё, что пусто, легко управляемо.
Бастиан по-прежнему чувствовал беспокойство под взглядом её двухцветных глаз, но она быстро опускала ресницы.
— А моей воле они могут подчиниться? — спросил он.
— Конечно, мой господин и мастер. Ты можешь управлять ими в тысячу раз лучше меня, потому что я в сравнении с тобой ничто. Хочешь попробовать?
— Не сейчас, как-нибудь потом.
— Тебе действительно нравится ехать верхом на старой лошачихе? Разве не лучше управлять вот такими носильщиками? — продолжала Ксаида.
— Йиха везёт меня с радостью.
— Значит, ты делаешь это ради неё?
— А что в этом плохого?
— О, ничего, господин! — Ксаида выпустила изо рта зелёный дым. — Разве может быть плохо то, что делаешь ты? Но ты слишком много думаешь о других, господин и мастер! — Она наклонилась к нему ближе. — А ведь никто не заслуживает того, чтобы отнимать твоё бесценное внимание и силы. Я осмелюсь дать тебе совет: думай больше о себе!
— Что же мне делать с Йихой?
— Это вьючное животное недостойно тебя. Мне за тебя просто обидно! Не только я — все в недоумении. Один ты ничего не замечаешь.
Бастиан не ответил, но слова Ксаиды задели его.
На другой день во время привала в Сиреневом лесу Бастиан отвел Йиху в сторонку и тихо сказал, поглаживая её гриву:
— Послушай, Йиха, наступил час, когда мы должны расстаться.
— Почему, господин? — жалобно заржала Йиха. — Я не гожусь тебе?
— Напротив, ты так везла меня, что не заслужила ничего, кроме благодарности! — поспешил успокоить её Бастиан.
— Мне не надо другой благодарности, кроме счастья везти тебя.
— Помнишь, ты горевала как-то, что у тебя нет детей и внуков?
— Да, ведь я могла бы рассказать им о днях, проведенных с тобой.
— Хочешь, я поведаю тебе одну историю, и она окажется правдой? Это история про тебя! — Он наклонился к её уху и стал нашёптывать: — Неподалеку отсюда в Сиреневом лесу тебя ждёт отец твоего будущего сына. Это белый жеребец с лебедиными крыльями. Грива его свисает до земли. Он уже много дней сопровождает нас, чтобы издали полюбоваться тобой, он давно влюблён в тебя.
— В меня? — испугалась Йиха. — Но ведь я всего лишь полуослица, и молодость моя давно миновала!
— Для него ты прекраснее всех. Ещё и потому, что везёшь меня. Но он робок и боится подойти к тебе сам. Ты должна поспешить к нему, иначе он умрёт от тоски.
— Боже правый! — обеспокоенно воскликнула Йиха.
— Да, вот оно как. Беги к нему, прощай!
— Честно признаться, куда охотнее я осталась бы у тебя, — сказала она, обернувшись.
— Не забудь рассказать про меня твоим внукам!
Бастиан долго смотрел ей вслед и не чувствовал особенной радости от того, что спровадил свою верную Йиху. Он вошёл в свой шатер, лёг навзничь и уставился в потолок. Он настойчиво убеждал себя, что исполнил её заветное желание, но веселее ему не становилось.
Йиха действительно встретилась с белым крылатым жеребцом, и у неё родился сын Патаплан, о котором потом ходило много легенд в Фантазии, но это уже совсем другая история, и мы её расскажем как-нибудь в другой раз.
А Бастиан ехал теперь в носилках Ксаиды. Из-за того, что он отослал верную Йиху, ему всё ещё было не по себе. Он молчал, и, чтобы развлечь его, Ксаида подарила ему пояс в виде стеклянной цепи.
— Этот пояс сделает тебя невидимым. Но ты должен дать ему имя, господин и мастер, чтобы он окончательно принадлежал тебе.
— Пояс Гемуль, — равнодушно сказал Бастиан, беря его в руки.
— Не хочешь примерить?
Так же равнодушно Бастиан надел пояс — и перестал видеть собственные руки и ноги. Неприятное чувство овладело им, он хотел тотчас же снять пояс, но никак не мог найти застежку, она не отличалась на ощупь от прочих звеньев стеклянной цепи.
— Помоги мне! — испуганно воскликнул он.
— Надо к нему привыкнуть, — нежно успокаивала Ксаида, помогая ему расстегнуться. — Я тоже научилась не сразу. Зато теперь ты будешь защищён от опасностей.
— От каких ещё опасностей! — рассердился Бастиан, сконфуженный из-за своего страха.
— О, силой с тобой не сравнится никто, — шепнула Ксаида. — Никто, если ты будешь мудр. Но без мудрости ты безоружен перед коварством.
— Что ты имеешь в виду — быть мудрым?