Все началось, когда я впервые отправилась в Зеленые Земли.
Тогда он был совсем мальчиком. Играл с другими детьми. Они кидали красный мяч. Смеялись. Потом ушли, а он нежданно-негаданно один вернулся за мячиком. Я могла бы наколдовать такого (с помощью моих способностей), но даже не подумала об этом.
Должно быть, у него зрение лучше, чем у остальных мягкокожих, – он заметил меня. А может, это случилось из-за того, что я сама хотела, чтобы он меня увидел.
Он подбежал ко мне. Такое странное лицо, белозубая улыбка, яркие зелено-голубые глаза. Протянул мяч и сказал:
– Хочешь поиграть?
Вот тогда-то оно и появилось – странное, захватывающее дух чувство. Желание.
Поэтому я забрала его. Не в тот день, потом.
Ярости моего отца не было предела. Он сказал, что я нарушила все наши законы. Самые древние и обязательные из законов.
Я пыталась объяснить ему, почему так получилось. Никто из людей не узнал, что я забрала его. Я проделала это очень умно, изобретательно. Но разгневанный отец наложил заклятие. Строгое. И с условиями.
Я ненавидела его, но изменить ничего не могла. Тогда отец мой был могущественнее меня. Ничего переделать было нельзя. Даже и сейчас нельзя.
Заклятие послужило наказанием за нарушение старинных законов, но отец не лишил меня возможности получить то, чего я желала. Однажды условия будут выполнены, и мягкокожий мальчик станет моим. Навсегда.
Бросаю красный-красный мяч.
Голос, похожий на шорох гравия.
Потерялся.
Тогда…
Огромное жирное тело.
Четыре ноги, а не две. Широкая неслышная поступь.
Запахи, от которых никуда не деться.
Постоянный голод.
И жара. Испепеляющая жара.
Должен идти, все время идти.
Найти холодные земли.
Снег и лед, белый, бесконечный.
Один.
Красный мячик. Потерялся.
Потерялся.
Роуз была особенной.
Не голубоглазая, как все мы, а с поразительно карими глазами и блестящими каштановыми волосами. У остальных членов нашей семьи, кроме меня, волосы были светлые. Мы росли длинноногие и высокие, все, кроме Роуз. Однако, несмотря на короткие ножки, ей удавалось бегать быстрее нас.
Отличалась она не только внешне. Она была более шумная, более независимая.
«Наша маленькая Роуз всегда знает, чего хочет», – любил повторять отец. Он говорил, что она напоминает ему маминого прапрадедушку, путешественника. Но мама возражала, что Роуз такая, только пока маленькая, а когда подрастет, обретет свою истинную натуру восточного ребенка. В подтверждение своих слов она всегда указывала на то, что Роуз любила шить и ткать. «Это увлечения восточного ребенка, если я хоть что-то в этом понимаю, – твердо говорила мама. – Она успокоится. Вот увидите».
Я не был в этом так уверен.
Как легко потерять то, что ты больше всего любишь, я впервые узнал из-за Роуз и ее коротких быстрых ножек. Второе стихотворение я написал про то, как потерял Роуз. Оно вышло не очень складное, во многом навеянное легендарным плачем Фрейи по потерянному Оду [4] . Основное ударение я сделал на словах «жестокие воды». Роуз тогда было два года, а мне всего лишь шесть.
Мама готовила, а мы слонялись вокруг фермы. Роуз еще спала – или по крайней мере все так думали. Придя проведать дочку, мама обнаружила только пустую кровать. Она обошла весь дом, и, не найдя Роуз, вышла на улицу и принялась ее звать. Скоро мы все включились в поиски.
Мы разошлись в разных направлениях от дома. Я был самый маленький, и меня послали на северо-восток, так как вряд ли Роуз ушла бы туда. Там стояла каменная стена, на которую двухлетний ребенок не смог бы забраться.
Или это мы так думали.
На земле лежал снег, хотя было не так уж холодно. Дойдя до стены, я влез на нее (это было непросто) и уселся сверху, оглядывая окрестности. Родители думали, что именно сюда Роуз пойти не могла, но я хорошо знал свою сестренку: она всегда делала то, чего меньше всего от нее ожидали. За стеной начиналось небольшое поле, плавно переходящее в холм. Сразу за холмом возвышалась большая скала с крутым обрывом в ущелье, на дне которого была вода.
На поле не было никаких следов Роуз и на холме тоже. Мне стало очень тревожно, и я побежал к скале. Забравшись на самый верх, я глянул в ущелье. Внизу, в воде, стоял огромный белый медведь. В зубах он держал Роуз, насквозь промокшую и неподвижную.
Медведь повернул голову и увидел меня. Он начал карабкаться по скале прямо ко мне. От страха я прирос к месту. Теперь я видел, что медведь несет Роуз, схватив зубами за платье, как кошка носит своих котят. Животное остановилось недалеко от меня и бережно положило девочку на землю. Когда медведь поворачивался, я успел заметить выражение его глаз. Никогда не видел я таких глаз ни у одного животного. Они были полны невыразимой грусти.
Я опустился на колени рядом с Роуз. Наклонился к ее груди и стал слушать: она ровно дышала, но была очень бледна и не двигалась. На ее лице и коленках я заметил свежие царапины. Но вскоре Роуз открыла глаза и улыбнулась.
– Недди, – весело проговорила она и обняла меня за шею.
Я поднял ее и отнес домой. Родителям я рассказал, где нашел сестру, но ни слова не сказал про медведя. Сам не знаю почему. Возможно, из-за того, что никто в семье мне не поверил бы, решив, что я все выдумал. Хотя на самом деле причина была другая. Что-то в истории с медведем напугало меня. Нет, не то, что он был огромный и свирепый. Мне не хотелось даже думать что.
Каким-то образом Роуз перелезла через каменную стену, перешла поле, взобралась сначала на маленький холм, затем на скалу, с которой, поскользнувшись, съехала в ледяную воду. Отец подумал, что Роуз сама выбралась из воды. Но я-то знал, что ее вытащил медведь и что, по всей вероятности, она бы утонула, если бы он не спас ее.
Роуз не помнила о медведе. Я почти уверен, что она и не видела его.
И я никогда никому о нем не рассказывал.