Дура, думала я, дура! Ты думала, что сумеешь уйти?
Или это думала уже не я…
* * *
Солдаты громко топали по дому, подымая тучу пыли и обмениваясь впечатлениями. Дом был большим, двухэтажным, заброшенным. А когда-то он, как и разрушенные теперь корпуса лабораторий, был полон людей: живых, здоровых, теплых людей. Даже я это помню, хотя память моя понемногу превращается в серую зыбкую паутину, в которой бьются маленькие яркие мухи-картинки…
Они выбрали угловую комнату на первом этаже: решетки на окнах; несколько проржавевших кроватей, шкаф. Кто тут жил? В последний год уж точно никто.
Меня переложили на кровать, застеленную солдатским спальником. Военные сновали по дому, выполняя приказ командира – проверить все комнаты, подсобные помещения, чердак… Подвал, могла бы сказать я, но меня это не касалось.
Тот, кого называли Доком, стоял надо мной и все насвистывал. Здесь, в углу, в полумраке комнаты, стало легче. Я лежала на боку, осторожно, сквозь ресницы глядя на него.
– Что, подруга, хреново тебе? – спросил он весело. Я промолчала. – Есть-то хочешь?
Пустой мешочек желудка свело судорогой. Я прерывисто вздохнула. Получился всхлип. Док понял.
– Хочешь… Ну, чем тебя попотчевать?
Он вывалил на кровать целый мешок армейского рациона. Сетка была продавлена, и даже при моем невеликом сейчас весе продукты съехали мне под живот. Солдат бесцеремонно выгреб их из-под меня. Сел на стул напротив. Поднимая к глазам по очереди, бормотал: «Нет, не годится, нет, фигня… это жрите сами… этот сухой… ага, может подойти». Словно не доверяя этикетке, понюхал туб, выдавил немного на язык. Скривился:
– Гадость какая! Тебе понравится.
Медленно протянул туб мне – точно опасался, что я цапну его за пальцы. Я тоже принюхалась. Пахло молоком. Кислым молоком… сыр? И еще немного металлом – Док долго сжимал в руках автомат… и влажной человеческой кожей… теплой. Живой.
– Ням-ням, – подсказал наблюдавший за мной Док. Я неловко, осторожно, стараясь не коснуться его руки, взяла туб. Ела через силу. Док глядел с сомнением, как бы подозревая подвох. Жидкий сыр стал в непривычном желудке комом. Я отдала военному на треть опустошенный туб.
– Ну как тут, Док?
– Слегка жива, – охотно отозвался Док, откинувшись на шаткую спинку стула.
– Говорить сможет?
– Сможет-то сможет, только захочет ли…
Командир постоял, стуча по бедру планшетом карты. Глядел на меня. Рыжеватый крепыш с упрямым лицом.
– Надо, – сказал хмуро. – Надо, чтоб говорила. Вколи ей какое-нибудь укрепляющее, что ли.
Врач смотрел в потолок:
– Лучше бы ее усыпить…
– А?
– Ладно, не заморачивайся. Дай мне списки сотрудников Центра. Может, она вообще не отсюда.
– Ага, выросла в лесу, как гриб…
– Иди погуляй пока, командир, а? Не мешай мне делать мое черное дело.
Док постучал стикером по клавишам лэп-топа. Бормотал:
– Так, что тут у нас? Сетчатку смотреть бесполезно, фото… бессмысленно. Отпечатки пальцев? Дай-ка лапку, будь добренька.
Я молча смотрела, как он прижимает мой палец к проявляющему листу. Лист накладывает на экран лэп-топа. Ворча, вертит его так и этак. Снова начинает насвистывать.
– Вот тут кто у нас, – говорит, разглядывая наложенный отпечаток. – Анжелика… Не повезло тебе, Ангелочек, так что будем знакомы. Я Борис. Доктор в этой команде смертников. Думаю, у нас к тебе будут вопросы… Командир! Где командир?
Командир стоял на краю огромной, поросшей травой и цепкими кустами воронки. Сверялся с картой. Сказал, не оглядываясь:
– Здесь был главный корпус Центра.
– Неплохой котлованчик, – заметил Док благодушно.
– Что тут у них взорвалось? Док, что у них вообще могло взрываться?
Тротил. Под руководством Зимина мы закладывали заряды. В подвале. Под фундамент, призванный устоять при землетрясении в шесть баллов и выбросе магии по шкале тринадцать. Но он не выдержал простых точечных зарядов. А может, нам помогло то, что стремилось из корпуса наружу?..
– Понятия не имею, – так же благодушно объявил Док. – Зато у нас теперь есть тот, кто может это рассказать.
Продолжая сжимать мой локоть, он подтолкнул меня вперед.
– Разрешите представить. Ассистент профессора Зимина Анжелика Климова.
Командира было слегка жаль. Если уж я устала выслушивать его вопросы, то он тем более устал их задавать. Я молчала, глядя ему в лицо. Потом я перестала его слушать, потому что начала слушать тишину. Тени становились длиннее и гуще. Воздух – прохладнее. Скоро выступит роса…
Меня резко встряхнули за плечи:
– Ты меня слышишь? Эй!
Я моргнула и снова уставилась на командира. Он был красным и горячим от злости. Еще с мгновение смотрел мне в глаза, потом плюнул и повернулся к Доку.
– Она хоть вменяема? Она понимает нас?
Док ответил не сразу. Он тоже оглядывался. Сказал рассеянно:
– Да кто ее знает…
– Мне нужны ответы, Борис! Ты слышишь?
– Слышу-слышу. – Тот перестал вертеть головой. – Другими словами, ты приказываешь считать ее не гражданским лицом, а военнопленной?
– Мне нужны ответы, – повторил командир не сразу.
– Будут тебе ответы, – буркнул Док, вставая со склона котлована. – Только завтра. Пока считаем, что у нее шок. От нашего появления. А сейчас – пошли-ка уже в дом. Смеркается.
Я посмотрела на него. Конечно, они должны были уже кое-что видеть…
– Да, подруга, – сказал Док, словно подслушав меня. – Встречали мы ваших тварей. Волосы дыбом! На черта они вообще вам были нужны?
Чисто академический интерес, как любил приговаривать Зимин. Научный.
* * *
Солдаты ели, негромко переговариваясь. Меня мутило от запаха пищи, и я отказалась от жидкого сыра. Док философски пожал плечами:
– Дело хозяйское…
Он сидел неподалеку, удобно привалившись к стене. Свет небольших переносных фонарей не раздражал глаз, и я могла рассматривать его. Давненько я никого не разглядывала. Некого было разглядывать. Не могу понять чем, но он отличался от остальных солдат. Может, профессией? Коротко стрижен. Казался высоким – во всяком случае, я все время смотрела на него снизу. Форма такая же, как у всех, а в погонах я не разбираюсь. Лицо бледное. Глаза темные, поблескивающие. Плотно сжатые губы постоянно кривятся в усмешке. Вот и сейчас он быстро взглянул на меня – с усмешкой.
– Что, нравлюсь?
Я машинально качнула головой, прежде чем поняла, что отвечаю.