Чиад бежала среди Дев, которые держались рядом с Сулин, – высокая женщина с темными, чуть рыжеватыми волосами и серыми глазами. Взгляд Перрина был неотрывно прикован к ее спине, он страстно желал, чтобы Чиад отстала от остальных и он смог бы поговорить с ней. Она, однако, делала вид, что ничего не замечает, и явно избегала его, точно он был зачумленный. Байн бежала не с колонной. Большинство Дев двигались в ту же сторону, что и Руарк и алгай’д’сисвай, но они заметно отстали из-за повозок и пленниц. Черная кобыла Фэйли рысью бежала за Ходоком, ее поводья были привязаны к его седлу. Двуреченцы захватили с собой из Кэймлина Ласточку, когда присоединились к Перрину возле Колодцев Дюмай. Каждый раз, когда он оглядывался на лошадь, которая гарцевала позади, в его сознании возникало лицо жены, ее рельефно очерченный нос, раскосые темные глаза и высокие скулы. Она любила эту лошадь, может, даже не меньше, чем его. Женщина, столь же гордая, сколь и прекрасная, столь же вспыльчивая, сколь и гордая. Дочь Даврама Башира вряд ли способна тихонько отсидеться в уголке или хотя бы попридержать язык ради того, чтобы угодить Колавир.
Колонна останавливалась четыре раза, чтобы дать отдохнуть лошадям, и Перрин скрежетал зубами из-за каждой заминки. И все же, поскольку проявлять заботу о лошадях было его второй натурой, он рассеянно осматривал Ходока и чисто механически давал жеребцу немного воды. К Ласточке он проявлял больше внимания. Если Ласточка благополучно доберется до Кайриэна... Странная идея незаметно пустила корни в его сознании. Если он приведет лошадь Фэйли в Кайриэн, с ней самой все будет в порядке. Нелепая ребяческая фантазия, которая могла бы зародиться в голове какого-нибудь несмышленыша, но он никак не мог от нее избавиться.
На каждой остановке Мин старалась развеять мрачное настроение Перрина. Что у тебя за вид? – добродушно посмеиваясь, спрашивала она. Краше в гроб кладут. Если ты явишься к жене с таким лицом, уверяла она, та наверняка захлопнет дверь перед твоим носом. Но Мин пришлось признать, что ни в одном из своих видений она не видела Фэйли целой и невредимой.
– Ради Света, Перрин, – в конце концов сердито сказала она, теребя серые перчатки для верховой езды, – ты что, не знаешь ее? Если кто-нибудь задумает обидеть твою жену, она велит ему подождать в прихожей, пока у нее не найдется для него время.
Он чуть не зарычал в ответ. Ее слова вовсе не означали, конечно, что эти две женщины недолюбливают друг друга, но они прозвучали как-то очень... невпопад.
Лойал напомнил Перрину, что Охотники за Рогом способны позаботиться о себе и что Фэйли осталась цела и невредима даже после стычки с троллоками.
– С ней все в порядке, Перрин, – сочувственно гудел он, торопливо перебирая ножищами рядом с Ходоком, держа свой огромный топор на плече. – Я уверен. – Однако Лойал произносил эти слова, наверно, уже раз двадцать, и каждый раз они звучали чуть менее сочувственно.
Последняя попытка огир проявить сочувствие явно увлекла его чуть дальше, чем он намеревался.
– Я уверен, что Фэйли способна позаботиться о себе, Перрин. Она не то что Эрит. Я жду не дождусь, когда Эрит предложит мне стать ее мужем. Тогда я смогу о ней позаботиться. Я бы, наверно, умер, если бы она изменила свое отношение ко мне. – Проговорив это, Лойал так и замер с открытым ртом, хлопая огромными глазищами; уши задрожали от волнения, он споткнулся, зацепившись ногой за ногу, и чуть не упал. – Я не это имел в виду, – хрипло пробормотал он, догнав коня Перрина и широко шагая рядом с ним. Его уши все еще подрагивали. – Я хотел сказать, что и сам еще не уверен... Я слишком молод, чтобы... – С трудом проглотив комок в горле, он бросил на Перрина укоризненный взгляд, а потом другой, на Ранда, скакавшего впереди. – Рядом с двумя та’веренами лучше вообще не раскрывать рта. Что-нибудь да ляпнешь!
Ничего невозможного в том, что сорвалось у него с языка, не было, огир прекрасно понимал это, и та’веренство Перрина тут совершенно ни при чем. И все же Лойал почему-то выглядел ужасно испуганным, Перрину давно не случалось видеть его таким. Прошло довольно много времени, прежде чем уши огир перестали дрожать.
Фэйли заполонила мысли Перрина, но все же он не ослеп и постепенно стал замечать то, на что вначале не обращал внимания или что, может быть, просто не доходило до его сознания. Жара стояла и тогда, когда меньше двух недель назад он вел своих людей из Кайриэна, и все же сейчас прикосновение Темного к миру ощущалось сильнее. Земля, казалось, погибала прямо на глазах. Хрупкая трава, которая потрескивала под копытами коней, съежилась, превратилась в коричневую паутину, стелющуюся по земле и липнущую к камням на склоне холмов. Обнаженные ветки, безжизненные, почти мертвые, с треском ломались под порывами сухого ветра. Сосны и болотные мирты побурели и пожелтели, как никогда прежде.
Спустя несколько миль стали появляться фермы, незамысловатые прямоугольные постройки из темного камня. Вначале они попадались редко, на далеко отстоящих друг от друга участках посреди леса, потом все чаще и чаще, по мере того как лес редел, превращаясь во что-то, что и лесом-то вряд ли можно назвать. Появилась проезжая дорога, ползущая по склонам и гребням холмов, огибающая окруженные каменными оградами поля, которые теперь составляли основную примету местности. Большая часть попадавшихся раньше ферм выглядели заброшенными – там перевернутое кресло лежит на боку перед фермерским домом, здесь тряпичная кукла валяется на обочине. Коровы – кожа да кости – и вялые овцы усеивали пастбища, на которых тут и там ссорились из-за трупов вороны; почти на каждом пастбище гнили чьи-нибудь останки. То, что прежде выглядело как бурные потоки, теперь превратилось в еле заметные ручейки, прокладывающие себе дорогу по засохшей грязи. Засеянная земля, которую по всем законам природы должно было укрывать снежное одеяло, выглядела так, будто вот-вот превратится в пыль, а там, где это уже произошло, пыль развеял ветер.
Высокий столб пыли сопровождал движение колонны, и так было до тех пор, пока узкая грунтовая дорога не влилась в широкую, вымощенную камнем, которая тянулась от Перевала Джангай. Здесь уже попадались люди, хотя и немного. Все они казались вялыми, с потухшими глазами. Хотя солнце было уже на полпути к горизонту, в воздухе ощущалась жара. Случайные повозки, запряженные волами или лошадьми, поспешно съезжали на более узкие тракты или даже в поля, чтобы убраться с дороги. Те, кто правил ими, по виду обычные крестьяне, ничего не понимающими взглядами провожали три знамени, проносившиеся мимо.
Тысяча вооруженных мужчин – здесь было на что поглазеть! Тысяча вооруженных мужчин, несущихся куда-то и с какой-то целью. Да, здесь было на что поглазеть, а заодно и поблагодарить судьбу за то, что они скрылись из глаз.
Наконец, когда солнцу осталось совсем немного до горизонта, дорога взобралась на гору и открылся вид на Кайриэн, раскинувшийся на расстоянии двух или трех миль. Ранд натянул поводья, и Девы, которые теперь держались все вместе, уселись на корточки прямо там, где остановились. По-прежнему, однако, не забывая внимательно поглядывать по сторонам.
Никакого движения не было заметно на голых холмах перед огромной массой серого камня – прямоугольные стены и башни, замершие, точно зачарованные, – стекающего к реке Алгуэнья. Корабли всех размеров стояли на якорях, некоторые пришвартовались к пристани на дальнем берегу, где располагались амбары. Несколько кораблей плыли под парусами или на веслах, придавая картине мирный, благополучный вид. В небе не было ни облачка, и света еще вполне хватало, чтобы Перрин отчетливо разглядел огромные знамена, развевающиеся над городскими башнями. Алое Знамя Света, белое Знамя Дракона со змеем, поблескивающим красно-золотой чешуей, Восходящее Солнце Кайриэна с волнистыми лучами, золотое на голубом. И четвертое, укрепленное не выше, но и не ниже остальных. Мерцающий серебром ромб – алмаз – на расположенных в шахматном порядке желтых и красных полях.