Да, а еще однажды Новиков застал мать за странным занятием: она перетряхивала все его белье, подушки и простыни. Сначала подумал, мать стирать собралась. Однако она ничего не постирала тогда. Потом уже вычитал где-то, что так суеверные женщины разыскивают, нет ли порчи на сыне, не подброшено ли чего за наволочку.
«Черт знает что…» — неопределенно повторял Новиков шепотом, шагая в сторону Ларкиного дома — до нее идти было долго.
«И не факт, что Ларка меня ждет, — вспомнил Новиков. — Хорошо хоть ее родня отбыла на дачу».
Успел напугаться, что забыл мобильник дома, но обнаружил-таки его в заднем кармане. Жалко сигареты выложил в ванной — зачем, непонятно.
Набрал, мобильник долго крутил солнышко на экране, никак не желая соединяться.
Наконец, дождался: Ларка процедила свое «алло». Прозвучало оно так, будто холодный градусник засунули под мышку.
— Лар, — вздохнув, сказал Новиков. — Можно к тебе?
— Я же тебя бешу, — сказала Ларка.
— Не бесишь, — ответил Новиков.
— …Я не знаю… — ответила Ларка, сыграв задумчивость.
— Ну, что ты не знаешь! — почти закричал Новиков. — Ты что, не можешь понять мое состояние!
— Не ори, — попросила Ларка. — Ты знаешь, я не терплю…
— Я не ору, не ору, — поспешно заверил ее Новиков.
Через полчаса он был у ее дома. Расплатиться с таксистом было нечем — пришлось снова ее набирать.
— А если б у меня денег не было? — сказала она в лифте.
— Придумали бы что-нибудь! — изо всех сил улыбаясь, сказал Новиков, сделав шаг к Ларке.
— От тебя водкой пахнет, — сказала она, тоже улыбнувшись.
— Я тебя ужасно люблю, Лар, — ответил Новиков.
От кофе он категорически отказался и без спросу прошел в ее комнатку, где сразу завалился на кровать.
Вообще Новиков изготовился во всех подробностях пересказать Ларке то, что творилось дома, еще и с предысторией — но тут же осекся: и о проститутке тоже, что ли, говорить?
Ларки долго не было, но явилась она такой, как Новиков и мечтал, — в махровом халате, который и был единственной на ней одеждой.
Начали целоваться — и Новиков почувствовал, что у него все-таки ужасно болит лицо, скулы, губы, щеки. Бережно отстранялся, но разгорячившаяся Ларка настаивала на поцелуях.
Она вообще была настроена бурно, трепала Новикова, перекладывала его и как могла использовала. Новиков давно такого от Ларки ждал, но тут что-то с каждой минутой чувствовал себя все болезненней и неуютней.
В конце концов и в самый, наверное, негодный для этого момент, пытаясь сдержать ее скок руками, сказал, что больше не может, что в другой раз, что кружится голова.
Ларка будто не понимала, что он говорит.
— Да слезь ты! — вдруг крикнул Новиков: она сидела на нем почти как опер тогда.
Ларка молча ушла в ванную.
«Что-то великоваты у нее ягодицы», — подумал Новиков с тоской.
Спустя три минуты она улеглась в родительской комнате, сразу выключив ночник: Новиков видел, как погас свет в щели под дверью.
Он долго не спал, все смотрел в потолок и представлял, как тут Ларка лежит, куда ногу кладет, куда руку.
Возбуждения не было никакого.
Утром проснулся оттого, что Ларка ставит чайник на плиту. Ставила она его с таким грохотом, словно с одного раза не получалось и, приподняв, Ларка опускала чайник на чугунную решетку раз и еще раз. Чайник вставал неровно.
— Ты чего тут громыхаешь? — заглядывая на кухню, спросил он миролюбиво.
— С чего ты взял? — поинтересовалась Ларка.
— Слышу.
— Может, ты прикажешь на цыпочках ходить, пока ты спишь?
— На цыпочках не надо, — усмехнулся Новиков.
— А тебе вообще непонятно чего надо.
— А тебе понятно чего? — спросил он.
— Мне понятно, — ответила Ларка с вызовом. — Я хочу жить с нормальным мужиком, а не с невротиком. Мне нужны нормальные дети от нормального мужика.
…На улице Новиков опять позвонил Лешке — тот вообще не взял трубку.
Долго стоял у ларька с минеральной водой, лимонадом и прочей колой. Вдруг представил, что каждый вид напитка предназначен для допроса отдельного вида подозреваемых. Убийство — это вода с газом. Насильники — это лимонад «Буратино». Межнациональная рознь — что-то нибудь темное, вроде «Пепси». На всякую семейную бытовуху идет дешевая вода без газа.
В таких вещах надо знать толк.
«Отец сейчас ушел на работу, дядька тоже, наверняка, ночевать не остался. Мать, может быть, поехала куда-нибудь на рынок», — уговаривал себя Новиков.
Дома хорошо, там можно налить горячую ванну и лежать.
Он долго стоял напротив своего подъезда, вглядываясь в окна. Если б мать появилась — не пошел бы. Но ни одна штора не дрогнула.
Открыл дверь, прислушиваясь, — и тут же, неслышная, вышла мать из его комнаты. Опять, что ли, в наволочках копалась.
— Привет, мам, — сказал Новиков просто.
— Здравствуй, сынок, — ответила мать с тихой радостью.
«Ну, дома мать и дома, — подумал Новиков про мать. — Так даже лучше».
— Завтракать будешь? — спросила мать.
— Да, — ответил он. — А то меня что-то не покормили. Только чайником погрозили.
Мать со значением, исподлобья посмотрела на него. Новиков этот взгляд знал и не любил. Мать тут же становилась какой-то чужой и недоброй — не по отношению к нему даже, а по отношению к кому-то третьему.
Этой третьей, естественно, была Ларка.
— Что… долго посидели? — спросил Новиков о том, что его не интересовало вовсе, лишь бы уйти от разговора, который мог случиться. Ничего глупей для мужчины нет, как обсуждать свою женщину с матерью. И женщины-то глупят, когда жалуются матерям на своих дружков, но для мужчины все это вообще какое-то позорище.
Но мать было уже не остановить.
— Что она еще может, как чайником грозить, — с ходу начала она, игнорируя вопрос. — Еще и жить-то не начали, а уже…
— Не начали и не начнем, — сказал Новиков, лишь бы отвязаться, чувствуя при этом, что Ларку все равно предает — даже если действительно не собирается с ней жить.
Мать, вместо того чтоб порадоваться, обернулась, оставив на плите пригорать яичницу.
— А с кем начнем, сынок? — спросила она тихо.
— В смысле? — переспросил Новиков, вспоминая, что это вовсе не свойственное ему «в смысле» он говорит за последние дни уже не первый раз. Мир, кажется, несколько растерял свою осмысленность.
— Твой Лешка — он… ты только не беснуйся опять… он вообще, как твой дядька вчера спросил, нормальный?