– Очень вас прошу, не рассказывайте никому о предполагавшейся сделке, иначе у меня будут неприятности. Увы, с вашим мужем случился инфаркт.
– Он жив? – в безумной надежде спросила Мура.
Павел машинально посмотрел на часы.
– Час тому назад он находился в реанимации, думаю, надо поторопиться.
Феликс умер через сутки, так и не придя в сознание. Милиция дело не завела, ситуация казалась прозрачной – отказало сердце. Вскрытие подтвердило диагноз врачей, тело отдали Муре без проволочек. Лям оказался сердобольным человеком, он помог Муре транспортировать гроб в Москву и организовал похороны. Более того, Павел начал часто наезжать в столицу, его жена крепко подружилась с Мурой. Бирк помогла их сыну Антону поступить в институт, а в конце концов дочь Бирк и сын Павла поженились. Вот такая история.
Платиновая птичка исчезла без следа. В чьи руки она попала, осталось неизвестно. Лям был вне подозрений, он встречал Феликса на вокзале в Ленинграде, не зная, что ученый уже снят с поезда. В больнице, куда привезли Бирка, в описи его вещей никаких фигурок не значилось. Либо птичку взяла проводница, которая обнаружила пассажира в бессознательном состоянии, либо Феликса ограбили сотрудники «Скорой помощи».
Шли годы, Мура боялась сама себе сказать правду. Она любила Феликса, была готова ради него идти на любые жертвы, но после того, как супруг упокоился с миром, жизнь Бирк стала намного проще. Мура вернулась в город, в свою благоустроенную квартиру, и забыла о бытовых неудобствах. Матвей сразу же взял бывшую преподавательницу назад на работу и выбил ей неплохой оклад. Даже Акула относилась к Муре терпимо, не придиралась к старой знакомой. Алевтина хорошо училась, Павел Лям регулярно их навещал.
Но, самое главное, теперь Мура не мучилась бессонницей, не вздрагивала, если слышала шум на лестнице, и не сошла с ума от ужаса, когда однажды, после полуночи, в ее дверь позвонила соседка снизу и затараторила: «Жанна, открой немедленно! Нам вода на голову течет!»
И правда, виной переполоха был всего лишь неисправный кран в ванной, а не хитрый трюк КГБ, чьи сотрудники явились арестовывать чету Бирк.
Что стало с любимым детищем Феликса, выпестованной им организацией, Мура не знала и знать не хотела. Очевидно, лишившись своего лидера, подпольщики утратили интерес к антисоветской игре, и «Путь к свободе» тихо умер.
Одним словом, после кончины любимого мужа Мура испытала чувство облегчения. Нет, ей не хватало Феликса, но без него жилось увереннее, стабильнее. Иногда в голову Муре залетала подлая мысль: «Хорошо, что Феликса свалил инфаркт, иначе бы…» На этом месте Мура пыталась переключиться на бытовые проблемы: у Али нет зимних ботинок, надо успеть до похолодания помыть окна, гобеленовую накидку на диване следует отнести в чистку, стирать ее никак нельзя, обязательно сядет, где потом искать новую…
Даже самой себе Мура боялась сказать правду: останься Феликс жив, через некоторое время семью Бирк гарантированно ожидал бы арест. Организация ширилась, рано или поздно в ней бы завелся предатель. Мура очутилась бы в женской тюрьме, Феликс в мужской, Аля в детдоме. Ясное дело, никакого свержения социализма нельзя добиться, Феликс задумал глупость, а у Муры не хватило твердости и силы воли, чтобы высказать мужу, заигравшемуся в подпольщиков, все, что думает о его идее, в лицо.
Прошло немало лет. Участники той давней истории состарились, и в конце концов умерла жена Павла. На дворе уже вовсю разбойничал дикий российский капитализм, Лям вышел из тени и стал бизнесменом. Потерю супруги, с которой прошел рука об руку по жизни, Лям перенес тяжело. Он приехал в Москву и поселился временно у Бирк. Алевтина уже была замужем за Антоном, Мура считала Павла роднее брата. Бирк жила постоянно за городом. Павел давно привел в порядок ее дачу – оснастил дом всеми благами цивилизации, расширил его, пристроил флигель, сделал из хижины удобный особняк. Внешне коттедж теперь походил на избу-теремок, а внутри был уютным, напичканным современной техникой.
Прожив пару месяцев у Муры, Павел почувствовал себя плохо и попал в больницу. Состояние бизнесмена не было тяжелым, но Мура и Алевтина не оставляли его одного ни на секунду.
Где-то через неделю Павел вдруг сказал:
– Я скоро умру!
– Прекрати, – рассердилась дежурившая в тот момент около него Мура.
– Нет, правда! Мне Феликс приснился, – прошептал Лям. – Такое странное видение… Я ведь его только на фото у тебя видел, в больнице и морге не считается, а тут он стоит – в костюме вроде римской тоги, словно из бани вышел и в большое полотенце замотался. Погрозил мне пальцем и говорит: «Спасибо, что Муру и Алю не бросил. Но почему тогда расследование прекратили? Неужели ты не понял: убили меня!»
– Ты принимаешь снотворное, – Мура попыталась внести в беседу ноту реальности, – от медикаментов и не такое привидится.
Лям схватил приятельницу за руку.
– Нет, послушай, Мура, перед смертью я хочу покаяться.
– Глупости! – начала сердиться Бирк. – Ты идешь на поправку.
– Я умру к утру.
– Перестань!
– Тебе трудно дать человеку высказаться? – с отчаянием спросил Лям.
– Говори сколько хочешь, – согласилась Мура, – мне торопиться некуда, я готова слушать тебя всю ночь.
Павел завел рассказ, и чем дольше Бирк слушала друга, тем хуже ей делалось.
– Когда я увидел тебя в тот день на вокзале, – шептал больной, – сразу понял: вот она, любимая и единственная.
…Лям сам не понимал, зачем он отправился в Бологое встречать незнакомую женщину. С Феликсом Павла ничего, кроме устной договоренности, не связывало: Лям должен был подойти к нужному вагону «Стрелы» и ждать, пока из него выйдет лысый мужчина в очках, с клетчатым саквояжем в руке. После сообщения проводницы, что такой пассажир был снят сотрудниками «Скорой помощи» в Бологом, Ляму следовало немедленно уходить. Деньги были при нем, никакого финансового ущерба не случилось. Конечно, жаль, что он не приобрел старинную фигурку из платины, но попадется другая. Любой здравомыслящий человек, поговорив с проводницей, тут же поехал бы домой и забыл думать о несостоявшейся сделке. А «цеховик» Лям был не только здравомыслящим, но и очень осторожным человеком. И тем не менее он, не понимая почему, позвонил в Москву, чтобы предупредить Жанну Бирк о несчастье.
Едва женщина произнесла в трубку слово: «Слушаю», – сердце Павла сжала крепкая рука. Было в голосе жены Феликса нечто завораживающее, притягательное, манящее. И Лям неожиданно пообещал встретить женщину в Бологом.