Довольная, она поправила очки и приступила к работе.
Кэл вернулся через несколько часов. Смеркалось. Либби давно забыла о необходимости держать осанку. Ее всецело поглотило родоплеменное общество на далеком острове, цивилизация, такая же чуждая для нее, как цивилизация двадцатого века для Кэла. Свет настольной лампы косо падал на ее руки.
«Какие у нее сильные, ловкие руки», — подумал Кэл. Наверное, она унаследовала их от матери-художницы. Пальцы длинные, а ногти короткие, не покрыты лаком. У основания большого пальца едва заметный шрам — он еще раньше заметил его. Надо спросить, где она его получила.
Он очень устал. В голове роились цифры. Но едва он увидел Либби, как тут же забыл об усталости.
Ему каким-то чудом удалось забыть о ней на то время, пока он работал. Благодаря тому, что он переключился, удалось добиться некоторых успехов. Теперь он примерно знал, что ему надо сделать, чтобы попасть домой. Кэл обдумывал все за и против. Но, увидев Либби, понял, насколько велика будет жертва.
Он обязан, просто обязан почаще напоминать себе об этом. Его жизнь — не здесь, не с ней. Он живет в другом мире. В другом времени. Там у него близкие, которых он очень любит — больше, чем ему когда-то казалось.
Время шло, минута уплывала за минутой, а Кэл все стоял и смотрел на Либби. Он словно впитывал каждый ее вздох, каждый небрежный жест. Он запоминал, как лежат волосы у нее на затылке, как она нетерпеливо постукивает по полу ногой в шерстяном носке, как стучит по клавиатуре. Время от времени она подпирает щеку рукой или кладет подбородок на подставленные ладони и пристально вглядывается в экран. Каждый ее жест умилял его. Когда он, наконец, отважился окликнуть ее, голос у него сорвался.
— Либби!
Она вздрогнула и развернулась к нему лицом. Ее затопила волна нежности.
— Ой! Я не слышала, как ты вошел.
— Ты слишком погрузилась в работу.
— Да уж.
Кэл вошел в комнату, Либби посмотрела ему в лицо и сдвинула брови.
— А ты? Есть успехи?
— Да.
— Вид у тебя расстроенный. Что-то не так?
— Нет. — Он потянулся к ней, погладил по лицу, и глаза его сделались мягче. — Нет.
— Как твои расчеты?
— Двигаются. — Кэл гладил ее щеку и думал: «Кожа у нее как шелк и моментально теплеет, если до нее дотронуться».
— Вот как… Ну и отлично! Ты прилетел на своем аэроцикле?
— Да. Оставил его за сараем.
Глупый вопрос, подумала Либби. Вряд ли Кэл прошел такой путь пешком. Ей хотелось попросить его снова полетать — сейчас, при луне. Ветер усиливался; в воздухе запахло дождем. Это было бы чудесно. Но вид у него был усталый и озабоченный.
— Наверное, после всех своих трудов ты проголодался. — Либби посмотрела в окно и заметила, что уже стемнело. — А я и не знала, что уже так поздно! Сейчас спущусь и быстренько что-нибудь приготовлю.
— Ужин подождет. — Кэл взял ее за руку, поднял на ноги. Компьютер, о котором позабыли, продолжал тихо гудеть. — Попозже спустимся вниз и вместе что-нибудь приготовим. Мне нравится, как ты выглядишь в очках.
Либби, рассмеявшись, подняла руку к глазам. Кэл перехватил ее ладонь. Теперь он крепко держал обе ее руки.
— Нет-нет, не снимай. — Наклонив голову, он поцеловал ее — легко, словно пробуя на вкус. Она уже знала этот его поцелуй. — В них ты такая… умная и серьезная.
Хотя Либби было грустно, она улыбнулась.
— Я такая и есть… умная и серьезная.
— А я так и думал. — Кэл провел подушечками больших пальцев по внутренней стороне ее запястий. — Ты сейчас такая умная и серьезная, что так и подмывает проверить, до чего я смогу тебя довести. Интересно, насколько безумной и шальной ты сделаешься, если… — Не ослабляя объятий, он снова поцеловал ее — легко, словно поддразнивая. Она отозвалась сразу же — ее дыхание сделалось частым и прерывистым. — Либби!
— Что?
— Расскажи мне что-нибудь о новогвинейских «охотниках за головами»!
— Не хочу. — Она прижалась к нему, постанывая от наслаждения и подставив губы, которые он покрывал поцелуями. — Ничего не хочу. Целуй меня, Калеб!
— А я что делаю?
— Ласкай меня.
— Обязательно.
На Либби обрушилась лавина поцелуев. Поразительно, но всякий раз все оказывалось по-другому, не так, как она ждала. Кэл доводил ее почти до исступления, едва прикоснувшись к ней. Он начал раздевать ее: расстегнул фланелевую рубашку, стянул джинсы. Либби и не заметила, как они подошли к кровати. Кэла заинтересовала ее белая нижняя рубашка на тонких бретелях. Он долго играл с ней, то спускал бретели с плеч, то снова надевал, обводил пальцем низкий вырез горловины, пока, наконец, рывком не снял ее через голову. Его рот и руки не знали покоя. Они продолжали исследовать тело Либби и находили все новые эрогенные зоны, все новые «горячие точки», не забывая о тех, которые уже открыли раньше.
От желания у нее кружилась голова. Она стащила с него свитер, изумляясь собственной требовательности. Просто удивительно, до чего обострились ее инстинкты. Теперь она отчетливо представляла, куда способна завести любовь, и жадно мчалась вместе с Кэлом по ее извилистым и головокружительным тропам.
Она вдохнула его пряный аромат. Ей нравилось ласкать его спину, ощущать пальцами гладкую кожу, а под ней — твердые бугры мышц. Его мужественность ошеломляла.
Как сильно, как отчаянно он хочет ее! Либби чувствовала все возрастающую силу его желания. Ласки становились все настойчивее, его губы не знали отдыха. Поцелуи становились все более затяжными, глубокими, голодными. Она охотно отвечала, шла ему навстречу.
Кэл был в восторге. Либби всему научилась. И как быстро! Ее руки своими нежными прикосновениями уносили его на вершину блаженства. Он хотел попросить ее подождать, дать ему время, чтобы собраться с силами. Но было уже поздно. Слишком поздно.
Он положил ее на кровать. Она, в ожидании пика наслаждения, потянулась к нему. Либби казалось: она уже знает, что такое заниматься любовью. Но даже вчерашняя ночь любви не подготовила ее к сегодняшним ощущениям. Кэл словно сошел с ума — да и она тоже.
Нежность и ласки остались в прошлом. Ненасытное, обнаженное желание обрушилось на них. Рыча, они катались по кровати, утопая друг в друге.
Ими владели страсть и горечь. Сегодня они издавали лишь яростные стоны и всхлипы. Кожа Либби стала скользкой от раздиравшего ее невыносимого вожделения. Всякий раз, когда к ней прикасались его губы, она ощущала исходящий от него острый, пряный аромат.
Больше не было бархатных облаков; она словно оседлала молнию и все больше заводилась, заряжалась электричеством. Она словно слышала, как воздух напоен грозой. В голове глухо забили барабаны; они не умолкали, и сердце подчинилось их убыстряющемуся ритму. Хватая ртом воздух, Либби склонилась к Кэлу и стала покрывать страстными, короткими поцелуями его лицо, грудь. Она знала лишь одно: на вкус он сегодня темный, острый и чудесный.