Он глянул на Бишопа, который стоял неподвижно, держа в руке кубок с элем и уставясь на Меррим. Неужели дурак только что подписал ему смертный приговор? Меррим смущенно откашлялась.
— Шут, почему ты называешь его Бишопом Пятым? Почему считаешь, что он явился в Пенуит, чтобы на мне жениться? Немедленно говори!
— Нет! — панически завопил Бишоп. — Я скорее отрежу себе пальцы, чем женюсь на тебе. Этот дурак все перепутал.
Он имел в виду какого-то епископа! В Англии полно епископов! Он кудахчет о ком-то другом! Не обо мне!
— Это чистая правда, мистрис!
Круки перестал душить себя и покатился по полу, пока не остановился перед Меррим. И только тогда поднялся. Оказалось, что он едва достигает ее плеча.
Пощупав рукав ее чудесного бледно-зеленого платья, он объявил:
— Я помню, когда прекрасная принцесса Кассия, такая изящная и грациозная, привезла это платье. Моя госпожа ужасно разозлилась, скрипела зубами, клялась, что сбросит его со стены, но потом…
Дьенуолд угрожающе шагнул к Круки, и тот поспешно закатился под раскладной стол.
— Он дурак, — пояснил Дьенуолд. — Но ничего не поделать, ведь он мой дурак! Пойдем, Меррим, попробуешь восхитительный хлеб моей девушки и запьешь элем. Что же до платья, подаренного ей красавицей Кассией… такой милой и доброй… оно выглядит на тебе куда лучше, чем на моей девушке. Эй, девушка, ты когда-нибудь его надевала? Или оно слишком мало для столь обильных прелестей?
Филиппа шутливо стукнула мужа по плечу. Тот рассмеялся и, откинув голову, позвал:
— Где мои детки?
Вперед выступила Марго, державшая под мышками малышей. За ее юбку цеплялась девочка, застенчиво сосавшая пальчик.
Дьенуолд, искоса взглянув на Меррим, воскликнул:
— Видишь моих деток, Бишоп? За несколько дней твоего отсутствия они успели вырасти! Разве не так?
— Они станут настоящими великанами, Дьенуолд, — заверил Бишоп.
— Да, и если ты когда-нибудь женишься, что, как я знаю, случится только через много лет, тем более что Меррим из Пенуита ты вести к алтарю не собираешься, наверняка захочешь иметь своих детей. Брось мне Эдуарда, Марго!
К счастью, Марго, не настолько сильная, чтобы бросаться детьми, подошла и, нежно воркуя, вручила ребенка отцу.
— Присмотритесь к Эдуарду, Меррим и Бишоп! Не правда ли, само совершенство? И так похож на своего брата Николаса. Эй, Марго, я ведь держу Эдуарда?
— Да, господин.
Николас натужно завопил. Элеонора вынула пальцы изо рта и стала ему вторить.
— Когда у тебя лет через десяток будут дети, Меррим де Гай… правда, сначала придется выйти замуж и, конечно, не за Бишопа, так вот, потом ты захочешь таких же прелестных детишек, как мои. Заметь, крошка Элеонора вопит громче своих братьев. Вся в матушку!
Неизвестно каким образом он ухитрился схватить в охапку всех троих. Филиппа держалась за бока от смеха и тоже краем глаза поглядывала на Меррим, гадая, что та подумала об опрометчивых речах Круки.
Но похоже, Меррим вообще не обратила на них внимания. Потому что жадно осматривала парадный зал, весело болтающих людей, десятки людей, большинство совсем молодых. Здесь почти нет морщинистых лиц. И дети, так много детей. Ползают, прыгают, играют. Поразительно! Она в жизни не видела ничего подобного. А ребятишки Филиппы! Как отец их любит!
Она очнулась от раздумий, когда Бишоп взял ее за руку, усадил на скамью у раскладного стола и подал ломоть хлеба с куском сыра.
— Наверное, он не так хорош, как в Пенуите, но довольно вкусный.
— Спасибо, — пробормотала Меррим и принялась есть, по-прежнему любуясь суматохой в парадном зале Сент-Эрта.
Поев, она встала, подбоченилась и громко произнесла:
— Благодарю вас, господин и госпожа Сент-Эрта! Мне следовало понять, что этот человек, Бишоп Лит…
— Сэр Бишоп Лит. Я сам произвел его в рыцари.
— …подлый лгун. Значит, таков был ваш план, сэр Бишоп? Притвориться, что явились в Пенуит только с целью снять проклятие? А сами задумали жениться на наследнице? С этими словами она подняла руку и ткнула в него пальцем.
— Ты поверила песням дурака? — удивилась Филиппа. — Но ведь ему полагается сочинять всякую чушь!
— Он сказал правду, — отрезала Меррим, — хотя стихи отвратительны!
В парадном зале стало тихо как в могиле. Даже дети замолчали, таращась на Меррим и ее протянутую руку.
— …она хочет его убить.
— …молнией на конце пальцев…
Бишоп прекрасно расслышал испуганный шепот за своей спиной и, медленно встав, шагнул к девушке. Она не отступила. Он грубо схватил ее за руку и дернул вниз.
Грудь Меррим негодующе вздымалась. Дышала она быстро и часто.
— Отпусти меня, ублюдок!
— О нет. Выслушай меня, Меррим! Это проклятие… я еще не знаю, что оно означает, но обязательно узнаю и избавлюсь от него. И только потом женюсь на тебе.
— Ублюдок! — взвизгнула она так пронзительно, что у него едва не лопнули уши. Не успел он оглянуться, как она вырвала руку, размахнулась и ударила его в челюсть. Бишоп отшатнулся и схватился за край стола. Глаза застлала багровая ярость. В этот момент поле его зрения сузилось до дерзкой негодяйки.
Она ударила его! Посмела его ударить!
Он боялся шевельнуться, зная, что, если коснется ее в гневе, непременно убьет. Черт бы побрал девчонку, он не хотел ее смерти!
Поэтому он выпрямился и громко объявил:
— Слушайте все! Я увез деву из Пенуита подальше оттого места, где действует проклятие. И женюсь на ней прямо сейчас. А отец Крамдл обвенчает нас, не обращая внимания на вопли, визг и грязные ругательства, слетающие с языка моей невесты.
— Ты не можешь заставить меня выйти за тебя! — прошипела Меррим и, встав на цыпочки, отчетливо выговорила: — Ты не нужен мне, жалкий лгун! Ты хуже всех моих мужей! По крайней мере они были честны в своей алчности!
Бишоп схватил ее, повернул спиной к себе и, держа за руки, прошептал:
— Король отдал тебя мне. Этого вполне достаточно.
— Неужели не понимаешь, болван? — ответила она без малейших колебаний и с полной убежденностью. — Пока проклятие существует, ты умрешь, если женишься на мне.
Черт возьми, он сразу ей поверил!
— Так и быть, — согласился он. — Я не стану принуждать тебя.
— Вот и хорошо. Отпусти меня, а то лягну так, что взвоешь.
— Попробуй, и я задеру твою юбку и выдеру по голой заднице. Прямо здесь. Перед всеми.
Он помолчал. Задумчивое молчание, которому она не доверяла.
— Говорю же, отпусти меня.