Она послушно выбралась из постели и пошла к двери в свою спальню. Хок смутно ожидал услышать гневный хлопок двери, но та закрылась медленно и почти бесшумно.
— Дьявольщина… — пробормотал он, едва шевеля губами. «Ах, Амалия, из меня вышел никудышный ученик!..» Постепенно из глубин опустевшей души поднялось чувство вины. Это было чувство, которое Хок любил менее всего. Сопротивляясь ему, он начал пестовать обиду на Фрэнсис. Она обманула его, одурачила, выставила на посмешище в глазах друзей и слуг! Она вполне заслужила то, как он с ней обошелся!
Но совесть не унималась, разрушая возводимые им аргументы в свое оправдание. Все могло быть иначе, нашептывала она, все могло быть прекрасно!
Хок не хотел вспоминать, но вскоре снова невольно ощутил жадный рывок в нежную глубь тела. Голос совести охотно умолк, словно только того и ждал, и на его место вернулась жестокая, мучительная смесь ярости и желания.
Выйдя из своего сомнамбулического состояния, Фрэнсис вымылась, причем скребла себя до тех пор, пока кожу не защипало. Она заползла под одеяло и лежала, укрытая почти с головой, проклиная себя за то, что перестала носить очки, чепчик и уродливые платья. Тогда по крайней мере муж продолжал бы играть в джентльмена, притворяясь добрым и понимающим. Впрочем, кто мог сказать, что хуже? Возможно, именно фальшивая доброта, замешенная на отвращении, скуке и презрении.
Фрэнсис лежала, сжавшись в комок и зарывшись лицом в подушку. Он осквернил тело, но не душу, повторяла она. Путь в ее душу отныне был для него закрыт. Она научилась прятаться от него, и впредь он мог не бояться, что она окажет сопротивление. К чему? Она не могла бороться против законного права мужа регулярно изливать в нее семя. Никто, даже лучшая подруга, не считал ее вправе оспаривать эту сторону супружеской жизни.
И зачем только ей взбрело в голову прятаться? Нужно было просто принять мужа, как она делала перед его отъездом в Лондон. Теперь-то Фрэнсис понимала, что сама вызвала его на жестокость. Как жаль, что человек всегда крепок задним умом, печально думала она. Ей даже следовало быть благодарной за то, что муж в ярости не нанес ей намеренную травму, что он нашел в себе достаточно самообладания, чтобы воспользоваться кремом.
При этом воспоминании Фрэнсис невольно содрогнулась, еще сильнее вдавив колени в подбородок и стиснув ноги. Он опять вставил в нее палец — зачем? Чтобы унизить ее за попытку спрятаться, скрыться?
Нет, решила Фрэнсис. Мужчины часто поступали странно, необъяснимо, и женщины не должны были подвергать их поступки сомнению. То же, наверное, относилось и к постели. Мужчины… они всегда добивались своего. Отец, например…
Неожиданно Фрэнсис задалась вопросом (ужасаясь тому, что осмеливается даже думать на эту тему), делал ли отец это с Софией, и если делал, то терпела ли она в молчании. Воображение нарисовало непрошеную картину, наполнив Фрэнсис неловкостью и жгучим стыдом. Нет-нет, отец не мог заниматься такой гадостью теперь, когда он стал старше и уже имел наследника. Он не заговаривал о других детях, а значит, не было причины продолжать мучить Софию этим.
Сон все не приходил, и постепенно кроткое решение подчиняться мужу начало колебаться. В конце концов Фрэнсис решила, что придумает какую-нибудь уловку. Она даже засмеялась, тихо и не слишком весело.
— Я позволю тебе коснуться меня не раньше нового всемирного потопа, — прошептала она. — Ты слышишь? Ты больше никогда ко мне не прикоснешься!
Хок замер в дверях, забыв о предстоящем завтраке. За столом сидела Фрэнсис, просматривая «Газетт» и время от времени деликатно поднося вилку ко рту.
Она выглядела потрясающе в платье из золотисто-зеленого муслина. Лента того же оттенка не без кокетства украшала ее прическу.
Хок спросил себя, что, собственно, так удивило его в появлении Фрэнсис за столом в элегантном туалете. Уж не ожидал ли он, что его глазам вновь предстанет пугало в очках и чепце? Нет, конечно, но он был почти уверен, что Фрэнсис будет какое-то время скрываться от него.
Он внимательно оглядел прелестную женщину за столом и вновь ощутил вспышку неуместного вожделения. Это заставило его до боли закусить губу. Что на него нашло? Муж, страстно желающий свою жену, — что может быть нелепее!
— Доброе утро, милорд, — приветствовала его Фрэнсис, переворачивая страницу.
Она улыбалась беспечной улыбкой, словно накануне между ними не было даже легчайшей размолвки. Разумеется, это была игра, но какая? Хок решил, что разумнее будет для начала подыграть ей.
— Доброе утро, жена, — ответил он любезно, усаживаясь во главе стола.
Рози, обычно подававшая завтрак, начала суетиться вокруг него. Когда тарелка наполнилась, Хок поспешил отпустить горничную. Вместо того чтобы тотчас удалиться, Рози приблизилась к Фрэнсис и почтительно спросила:
— Желаете еще чего-нибудь, миледи?
— Спасибо, Рози, у меня все есть. Можешь идти.
Девушка сделала ей реверанс по всем правилам и наконец исчезла за дверью. Хок полагал, что теплая, душевная манера Фрэнсис объясняется присутствием горничной, но вскоре убедился, что это не так. — Надеюсь, седло барашка удалось, милорд?
Оживленный голос жены начал раздражать Хока. Выходит, он один мучился по поводу минувшей ночи, ей же было на все наплевать?
— Откуда мне знать — я еще не попробовал его.
— Это намек на то, чтобы я придержала язык? Охотно, милорд.
Фрэнсис подняла со стола газету и снова углубилась в нее.
— Меня радует, что прислуга ведет себя по отношению к тебе как к хозяйке дома, — заметил Хок после нескольких минут напряженной тишины.
— Я польщена, милорд, — откликнулась Фрэнсис из-за газеты.
— Хотелось бы знать, что такое в этой газете, от чего невозможно оторваться?
На мгновение Фрэнсис растерялась. Она только делала вид, что читает, понимая, что вид сидящего напротив мужа быстро сведет на нет ее фальшивое оживление. На самом же деле она воображала себе, как бросает в Хока седлом барашка, как кусок шлепает его по лицу, оставляя жирное пятно. Не сразу, но ей удалось заставить себя засмеяться беспечным, воркующим смехом.
— Я читаю раздел светских сплетен, что же еще? Просто невозможно оторваться, милорд! Можете себе представить, леди Ш. прогуливалась в парке с лордом Р. — и вдруг навстречу появился ее муж! Как пикантно, не правда ли?
— Понятия не имею, кто такая леди Ш., — проворчал Хок.
Фрэнсис тоже не имела понятия об этом, потому что только что выдумала и ее, и всю «пикантную» ситуацию.
— Вы не можете быть знакомы со всеми и каждым, милорд. Однако если это так, ваше знание света поразительно, даже пугающе!
— Фрэнсис, — сказал Хок, стараясь сохранить спокойствие, — перестань называть меня милорд. Или Филип, или Хок — никак иначе! Можешь язвить сколько тебе угодно, но «милордом» я сыт по горло.