— Чувство вины, — сухо объяснила Фрэнсис.
— Насколько я понимаю, чувство вины перешло в нечто иное, когда он увидел тебя в твоем теперешнем облике?
— О да! В желание задушить меня. Когда ваш сын перестал вопить на весь дом (а это заняло немало времени), он направился ко мне со скрюченными пальцами.
— Превосходно! Я знал, что мой парнишка справится с потрясением.
Это было сказано с такой откровенной нежностью, что Фрэнсис уронила вилку и уставилась на свекра:
— Парнишка? Ваш сын — все, что угодно, только не парнишка! Знаете, кто он? Высокомерный, упрямый, невоспитанный…
— …и прочая, и прочая, — безмятежно закончил маркиз. — Приятно видеть, что и наша своенравная шотландка понемногу примиряется с ситуацией.
— А вы, милорд, — прошипела Фрэнсис, — беспринципный, коварный, гнусный…
— Как это чудесно — быть нежно любимым свекром, — проворковал маркиз.
Он подошел к Фрэнсис, запечатлел на ее лбу отеческий поцелуй и вышел.
— Нет, я точно попала в сумасшедший дом, — 292 сказала она в пустоту
Человек достигает высот лишь в том, что ему по сердцу.
Греческая пословица
«Все, что я умею делать, — это сражаться на войне, любить женщин и выигрывать в карточной игре».
Хок направил Эбонита прямо на изгородь пастбища. Жеребец птицей перелетел ее и красиво приземлился с другой стороны.
Здесь был один из красивейших уголков Десборо-Холла, с детства любимый Хоком: затененная старыми деревьями излучина реки Уз. Мальчишкой он несчетное число раз взбирался на нижнюю ветку дуба (ныне мертвую и хрупкую), чтобы повисеть на руках и потом свалиться в воду. В те дни Беатриса следовала за ним по пятам, с визгом плюхаясь в воду следом за ним. Однажды, не выждав паузы, она чуть не утопила его, упав прямо на голову. А где был тогда Невил? Странно, подумал Хок, прошло не так уж много времени со дня смерти брата, а его лицо уже подернулось в памяти дымкой.
Хок вздохнул. Их мало что связывало и в детстве, и в юности. Невил сходил с ума по лошадям и целыми днями пропадал на конюшне, наблюдая за тренировками, обучаясь искусству оценки скаковых жеребцов, запоминая клички лидеров, их родословную, заучивая наизусть дистанции и время, показанное на них победителями. Что ж, он был прав.
Хок наклонился за плоским камешком и пустил его поперек реки длинными скачками. Он думал о том, как странно повернулась его жизнь.
Поскольку, как младшему сыну, военная карьера была предопределена ему традицией, он принял свою судьбу и постарался добиться успеха в ремесле, которому посвятил жизнь. Он любил лошадей, любил запах конюшни и зрелище бега чистокровной лошади, но раз Десборо-Холл не отходил к нему, он выбросил из головы и сердца все, что было связано с коневодством. Невил должен был продол жить фамильную традицию, и Хок оставил Невилу все безоговорочно и безраздельно.
И вот все изменилось. Два года он и в мыслях не держал возвращения к ремеслу коневода, но что, если это было возможно? Он мог научиться… Фрэнсис же училась!
Кстати, о Фрэнсис. Нужно было решить, как вести себя с ней и какую роль уготовить ей в будущем.
Но как он мог не видеть ее под жалким маскарадным костюмом? Неужели человек способен быть настолько слеп? И как ему могло прийти в голову, что у Александра Килбра-кена может быть дочь-дурнушка?
«Мне никогда и ни с кем не было так хорошо в постели!»
Хок почувствовал, что напрягается — при одной только мысли о жене! — и скривился в раздраженной гримасе. Он постарался думать о другом, но только дальше углубился в воспоминания: нежная, податливая плоть Фрэнсис, ее наслаждение, растущее по мере его ласк…
— Она меня с ума сведет! — с горечью поведал он Эбониту. — Нужно поскорее вернуться в Лондон. Пусть отец, если ему угодно, развлекает невестку, выслушивает ее издевательские шуточки и закрывает глаза на ее выходки.
«А племенной завод Десборо… что делать с ним?»
Хок пустил еще несколько камешков, вытер пыльные ладони о брюки и решительно выбросил из головы и Десборо-Холл, и Фрэнсис.
— Где его светлость, Белвис? — спросила Фрэнсис, входя в тренерскую (она обожала эту уютную комнату, насквозь пропахшую льняным семенем и кожей упряжи).
— Его светлость что-то говорил о деловой поездке в Йорк. Фрэнсис помолчала, переваривая новость.
— Сегодня ожидаются еще два клиента с кобылами. — Белвис усмехнулся, довольный. — Оба прибудут после обеда, ближе к вечеру. Один из них, лорд Бергли, сделал заказ на Эбонита. Его светлости об этом известно, и я думаю, он не задержится в Йорке.
— Что ж, — сказала Фрэнсис, заставив себя улыбнуться как можно приветливее, — меня ждет столько работы, что рассиживаться некогда. В августе нам предстоит путешествие в Ньюмаркет, и к тому моменту бумаги на Летуна Дэви и Гордость Кланси должны быть выправлены.
— По моему мнению, Тамерлана тоже стоит внести в число претендентов. А что касается бумаг, его светлость Невил хранил их в кабинете управляющего. Мистер Карутерс должен знать, где именно.
Фрэнсис помедлила у восточного выгона, чтобы полюбоваться тем, как Тулли отрабатывает аллюр Летуна Дэви. У жеребца была мощная холка, широкая грудь и длинные сильные ноги. В нем чувствовалось упорство, зреющая воля к победе. После долгих тренировок Летун Дэви сбросил лишний вес и теперь выглядел обтекаемым, как скользящая по травинке капля. В своенравных бросках его головы и коротких нетерпеливых всхрапах ясно выражалось желание вырваться на свободу и унестись летящей стрелой.
Фрэнсис улыбнулась с нежностью, разглядывая яркую белую звездочку на лбу жеребца. Это был исключительный скакун, редкой масти — прирожденный победитель, чемпион, созданный для скакового мира, и вопрос всеобщего признания был всего лишь вопросом времени.
— У тебя будет твой шанс, — прошептала Фрэнсис. Тулли поднял голову, заметил ее и дружески помахал.
Она помахала в ответ и повернула к дому,
Все послеобеденное время она провела в кабинете управляющего, роясь в подшивках родословных и сопроводительных документах. К тому моменту как удалось обнаружить бумаги на Летуна Дэви, Фрэнсис пропылилась и взмокла. Хок так и не вернулся. Приближалось время ужина, но она направилась не наверх переодеваться, а в тренерскую: показать Белвису находку.
— Уж не вернулась ли ты к роли бессловесной мышки, моя дорогая Фрэнсис? — спросил маркиз, озирая задумчивое лицо невестки.
Ему недоставало яростной пикировки между ней и сыном. Они были одни за столом. Маркус снова ужинал у Мел-черов, что уже становилось привычным для всех и каждого.
— Вовсе нет, милорд, — ответила Фрэнсис, улыбаясь и качая головой. — Просто мне нужно о многом подумать. Не хотите ли еще немного тушеной свинины?