— Пойдем, дорогая.
— Но я… я еще не попробовала имбирный пирог! — нашлась она.
— Если ты все еще голодна, я постараюсь тебя насытить.
— Я не хочу! — воскликнула она жалобно, обвивая ножки стула ногами.
— Пойми, дорогая, у тебя нет другого выхода, — благодушно объяснил Хок. — Если ты не пойдешь по собственной воле, я взвалю тебя на плечо, как уже бывало, и отнесу наверх насильно. У слуг, наверное, и без такого спектакля не закрываются рты. Хочешь добавить им повод к новой сплетне?
— Сыграем сначала в пикет!
— Есть много других игр, в которые можно играть прямо в постели.
— Я хочу бренди!
— Я и без бренди позволю тебе щекотаться, сколько захочешь. Трезвая жена ничем не хуже пьяной, а кое в чем даже предпочтительнее. Если мы обойдемся без бренди, то сможем и утром вволю побарахтаться в постели, не мучаясь похмельем.
Фрэнсис поднялась, собрав все свое достоинство, и посмотрела мужу в глаза.
— Я пойду с вами, — сказала она со вздохом, — но это ничего не изменит, абсолютно ничего.
То есть ты и завтра не будешь таять от любви? — спросил Хок, улыбаясь (дьявольской, отвратительно самоуверенной улыбкой, подумала Фрэнсис).
— Мое органическое неприятие подобных вещей вам известно, — отрезала она и выплыла из комнаты с высоко подмятой головой.
— Я не заставлю тебя ждать, — крикнул Хок вслед. — И советую помнить: я знаю Десборо-Холл лучше, чем ты. Никакой тайник не укроет тебя надолго.
Десять минут спустя Фрэнсис мерила шагами спальню. Она отпустила Агнес, которая своей таинственной улыбкой доводила ее до бешенства. Внутренняя дверь оставалась закрытой, никаких тревожных звуков из-за нее не доносилось. Негодяй, повторяла она снова и снова, негодяй и развратник! К тому моменту как Хок появился в дверях с самым непринужденным видом, она совершенно извелась от волнения.
— Боже мой, как ты хороша! — воскликнул он с порога. Ядовитая реплика застыла на языке Фрэнсис, Он и сам выглядел… выглядел очень прилично. Под его голубовато-серым великолепным халатом больше ничего не было! Нет, он положительно начинал ей нравиться! Вот еще не хватало! Фрэнсис не без усилия подавила неуместное возбуждение и процедила сквозь зубы:
— Крем при вас, милорд?
— Ты упорно не желаешь верить в мои способности. Фрэнсис.
Хок почувствовал, что вопреки внешней браваде она потрясена и испугана, не столько даже его присутствием, сколько своей реакцией. Поэтому он беспечно уселся в глубокое кресло и похлопал себя по коленям.
— Иди сюда, поговорим.
Точно завороженная, она сделала несколько неуверенных шагов, потом опомнилась и отскочила. Хок улыбнулся и снова похлопал по коленям.
— Ладно, будь по-вашему!
Она присела на самый краешек, выпрямившись и оцепенев, как Отис у двери.
— Мой отец души в тебе не чает, — заметил Хок.
— А я души не чаю в этом беспринципном интригане. Подумать только, написать письмо родному сыну о том, что его жена якобы развлекается на стороне!
Во время этой возмущенной тирады Хок потихоньку обнял жену за талию и привлек к себе. Мало-
Помалу она начала расслабляться и в конце концов прильнула к его груди.
— Хок?
— Что, дорогая?
— Неужели мужчинам хочется делать это каждую ночь?
— Не всем, дорогая. Кое-кто не возражает и против утренних, и против послеобеденных часов. Что до меня, ты так соблазнительна, что я мог бы любить тебя раз за разом, пока не свалился бы без сил.
— О!
— Все, что мне нужно, это небольшое поощрение.
— Раньше вам и этого не требовалось.
— Ты права, но раньше это было обязанностью, а не удовольствием.
Его голос, негромкий, убедительный, бархатный, вдруг напомнил Фрэнсис прикосновение к морде Летуна Дэви. Она не шевельнулась, когда ладонь приподняла волосы у шеи, щекотно поглаживая.
— Я прошу у тебя прощения за нашу брачную ночь и за те, что были после.
— Значит ли это, что вы… что ты получал мало удовольствия, когда я ничем не отвечала тебе?
Вместо ответа ладонь легла на грудь и мягко сжала ее. Фрэнсис по привычке начала вырываться.
— Не нужно. Положи голову вот сюда, мне на плечо. Хорошо. И постарайся хоть немного доверять своему мужу.
Это было даже лучше, что она не могла видеть его лица. Хок знал, что оно потемнело от прилива крови и выглядело, должно быть, пугающим. Он изнемогал от желания, но не хотел спешить.
— На ощупь ты словно шелк или атлас, — сказал он, погладив тыльной стороной ладони ее горло, и потянул завязку сорочки.
Ее груди уже налились, соски затвердели. Когда он коснулся их, Фрэнсис вздрогнула.
— Мне стыдно… — прошептала она едва слышно.
— Это пройдет.
Он раскрыл сорочку до пояса, согнул руку в локте и заставил Фрэнсис откинуться на нее. Она смотрела почти не мигая, взглядом, где тревога смешалась с зарождающимся доверием.
— Почувствуй, как это должно быть, Фрэнсис. Хок приподнял тяжелую грудь на ладони, сжав сосок между двумя пальцами и слегка двигая ими.
Словно невидимая молния скользнула внутри ее тела. Она пронзила ее грудь и иссякла между ног. Еще одна. И еще. Они рождались одна за другой, и по мере этого нарастала жажда, в точности такая, которую Фрэнсис впервые испытала в запаснике. Она хотела, чтобы это повторилось: и нарастание, и удовлетворение — все! Она хотела чувствовать поцелуи, прикосновения и то, как его рот ласкает ее…
Она выгнулась в руках Хока, бессознательно давая понять, чего хочет.
Он опустил ее ниже, чтобы можно было дотянуться до груди губами. Тело Фрэнсис сотрясала мелкая дрожь, грудь высоко поднималась и вновь опускалась, ускользая от него. На несколько секунд он прижался щекой к двум горячим; тяжелым, чуть влажным холмам, потом поставил Фрэнсис на пол и потянул к постели. — Постой…
Она послушно остановилась. Хок повернул ее спиной к себе, стащил с бедер сорочку и отступил, чтобы полюбоваться. Волосы, казавшиеся в полумраке темными, скрывали белизну спины, тонкая талия казалась пугающе хрупкой для такой роскошной гривы. Бедра круглились изысканными линиями греческой амфоры, ягодицы выглядели по-женски нежными и по-мальчишески крепкими. Хок положил ладони на ее бедра и притянул к себе. Так, спиной к нему, Фрэнсис казалась маленькой, его дыхание шевелило волоски на ее склоненном затылке.
Она не противилась, когда ладони двинулись вниз по животу. Это было так странно — прижиматься спиной, — так волнующе… совсем как у лошадей, как у них с мужем тогда, в запаснике. Она была тогда одетой, и все же он пробрался внутрь и ласкал ее до тех пор, пока она не почувствовала, что умирает от непонятных желаний… Волосы на шее мягко разделились, и прикосновение его губ наполнило ее тело жарким томлением. Если бы они оба опустились сейчас на четвереньки, то он был бы совсем как жеребец, а она…