— Нет, джентльмены. Я сам ее утешу. Мы поговорим утром. А сейчас оставьте нас.
— Но она же плачет, — ошеломленно произнес Райдер. — А Синджен никогда не плачет, никогда!
— Если она заплакала из-за тебя, проклятый ублюдок… — закричал Дуглас.
— Дуглас, оставь нас. — И Колин крепко обнял жену, повернувшись спиной к ее братьям.
Райдер и Дуглас попятились к двери. Им очень не хотелось этого делать, но выбора у них не было. Выходя из спальни, оба тихо ругались.
Колин не ответил им. Он молча прижимал к себе жену и смотрел, как за ними закрывается дверь.
— Мне следовало запереть эту чертову дверь, — сказал он со злостью на самого себя. — Это научит меня быть более осторожным и не забывать, что у моей жены есть два брата, которые так ее обожают, что готовы убить всякого, кто повредит ноготь на ее руке.
— Если бы ты запер дверь, они бы ее высадили, и все окончилось бы точно так же. И, между прочим, ты повредил кое-что более значительное, чем ноготь на моей руке.
— Ого, да она еще и разговаривает, — зло проговорил он. — Как мне повезло: моя новобрачная женушка умеет в два счета переходить от горького плача к полному спокойствию. Только что рыдала и вдруг болтает как ни в чем не бывало.
Он оттолкнул ее от себя. В глазах Синджен стояли слезы, но ни одна слезинка не пролилась. Внезапно Колин схватил ее за плечи и, с силой сжав их, начал ее трясти.
— Усвой раз и навсегда, Джоан, потому что повторять я не намерен. Это мой дом. Ты моя жена. И я мужчина, черт тебя побери, мужчина, а не скулящий щенок, которого ты защищаешь, прикрывая своей юбкой. Вы поняли меня, мадам?
Она попыталась высвободиться, но он держал ее слишком крепко. Теперь ей хотелось самой ударить его, и притом изо всех сил. В бешенстве она зарычала:
— Тысяча чертей, ведь они бы убили тебя! Они бы избили тебя до смерти. И если б ты открыл глаза пошире, то увидел бы, что на мне нет юбки.
— Не смей уводить разговор в сторону, слышишь? Не заговаривай мне зубы! Ты больше никогда, ни при каких обстоятельствах не станешь выскакивать впереди меня, это тебе понятно?! Господи помилуй, ведь это может быть опасно, по-настоящему опасно, и тебя могут ранить или убить! Это же Шотландия, и здешние края сильно отличаются от того рая для джентльменов, который располагается к югу от границы. Здесь неспокойно, здесь тебя на каждом шагу может подстерегать опасность. И я больше не потерплю твоих глупых, безрассудных выходок. Ты поняла?
— Ты не скулящий щенок, ты просто набитый дурак! Ты рвешь и мечешь по совершенно нелепому поводу! Я сделала вид, что плачу, чтобы остановить своих братьев, вот и все. Что в этом плохого?
— Довольно! — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Хватит, черт возьми, я больше не могу этого терпеть! Ложись в кровать, Джоан, ты вся дрожишь.
— Не лягу! Ты опять начнешь делать со мной эти ужасные вещи. Колин, я не хочу, чтобы ты опять это делал. Я тебе не верю.
Он стоял как дурак посреди кое-как освещенной, полутемной спальни с ее обшарпанной мебелью и ветхими занавесками. И его жена заявляла ему, чтобы он больше не ложился с ней в постель. Это было невыносимо! И в довершение всего она еще имела наглость встрять между ним и ее братьями. Он был взбешен и утратил всякую способность мыслить спокойно и логично. В следующее мгновение он накинулся на жену и сдернул с нее одеяло. Потом схватил ее, поднял и бросил на кровать.
— Лежи и не вставай!
Он встряхнул одеяло и с силой опустил его на нее.
— Согрейся!
— Ты больше не приблизишься ко мне, Колин, я этого не позволю! Это было ужасно, ужасно, и я не потерплю, чтобы ты это делал! Черт бы тебя побрал, не трогай меня!
Это было последней каплей. Сначала были ее чертовы братья, а теперь и она сама отдает ему приказы, а она его законная жена и пора наконец начать учить ее, как следует вести себя жене! Он почувствовал, что его плоть снова восстала, и не стал раздумывать. Он обрушился на нее всем телом, зажал ей рот рукой, потом силой раздвинул ноги. На этот раз она сопротивлялась всерьез, но это ей не помогло. Он лежал между ее ног, разводя их все шире, пока не счел, что уже достаточно, потом медленно вошел в нее и — поскольку проход был уже скользким от его семени — быстро погрузился на всю глубину. Когда он двигался, Синджен ощущала боль, не такую резкую, как в первый раз, но все же достаточно сильную, потому что ее пораненная плоть кровоточила. На этот раз она не кричала. Она не желала, чтобы ее братья снова вломились в их спальню, тем более что Колин опять забыл запереть дверь. И она терпела его молча, вытянув руки вдоль тела и сжав их в кулаки. Лицо она отвернула, прижавшись щекой к матрасу, и лежала неподвижно. Его ярость прошла, и он больше не был ни неистовым, ни грубым. Он вошел глубоко в ее лоно, потом наполовину вышел, один раз, два раза, три, потом опять. Это продолжалось недолго. Он попробовал было поцеловать ее, но она упрямо не поворачивала головы. Она услышала, как его дыхание участилось, почувствовала, как тело его дернулось, содрогнулось. Изливая в нее свое семя, он глухо застонал, а когда все было кончено, не упал на нее, как раньше, а тут же вышел из нее и встал. От боли она едва не вскрикнула.
Она чувствовала себя такой разбитой, что сомневалась, сможет ли завтра ходить. Она знала, что он стоит у кровати и смотрит на нее, но ей было все равно. Какая разница, что она лежит перед ним голая, что ноги ее широко раскинуты? Теперь это уже было не важно, теперь все было не важно, не имело никакого значения. Если он пожелает, то сможет овладеть ею еще раз и она ничего не сможет поделать. Пусть смотрит. Ей все равно. Он стоял молча, но она по-прежнему слышала его дыхание, шумное и частое.
— Я… вся липкая и хочу вымыться.
Он замер. Господи Иисусе, легко себе представить, какой липкой и мокрой она себя чувствует. Ведь он только что излил в нее свое семя три раза подряд. Он вздохнул, пытаясь взять себя в руки и подавить чувство вины и злости на эту абсурдную, несуразную ситуацию.
— Лежи, я все сделаю. Я велю принести тебе воды и полотенце.
Синджен не шелохнулась, только закрыла глаза. Это была ее первая брачная ночь, и она была ужасна. Она не принесла ей ничего, кроме боли и стыда, а потом в довершение всего к ней в спальню вломились Дуглас и Райдер. Она перевернулась на бок, спиной к Колину, и подтянула колени к груди. Ей хотелось, чтобы время повернуло вспять и она снова стала прежней Синджен, такой, какой она была еще месяц назад. Той Синджен все на свете представлялось ясным и простым; той Синджен были ведомы радость, веселье, юмор, и она мечтала о любви. Она увидела Колина, и ее мечта сбылась. Но той Синджен больше нет. Теперешняя Синджен ни о чем не мечтает и ничего толком не знает. Все ее надежды рухнули, все пошло вкривь и вкось.
Она заплакала — впервые за последние три года.
Колин стоял возле кровати и чувствовал себя тем, кем назвал его Дуглас, — проклятым похотливым ублюдком. И он уже ничего не мог исправить. Его молодая жена рыдала. Это не были милые, деликатные женские всхлипывания; это были настоящие рыдания, хриплые, некрасивые, режущие слух.