— Неужели твоя жена требует от тебя подобной чепухи?
Грэлэм провел рукой по лбу, разглаживая набежавшие морщины.
— Нет, но она требует от меня больше, чем я могу ей дать.
Произнося эти слова, Грэлэм уже знал, что лжет. Чего она требовала от него? Ничего, кроме нежности, доброты и любви. В то же время внутренний голос в порыве гнева повторял: «Она тебя оставила. Она лгала. Ей нельзя доверять. По ее вине мы потеряли ребенка». Лорд Грэлэм стремительно поднялся с места и принялся шагать взад и вперед. Смятение, царившее в мыслях, отражалось на его лице. Однако он заставил себя успокоиться, услышав голос герцога:
— Чего же требует от тебя твоя нежная жена, Грэлэм?
Грэлэм судорожно думал: «Я так и знал: эта старая лисица, герцог, намерен копаться в моей жизни».
— Я полагаю, — услышал он свой голос, вдруг переставший подчиняться его воле и принявшийся высказывать мысли, таившиеся глубоко внутри, — она хочет, чтобы я любил ее.
Он с яростью ударил себя кулаком одной руки по ладони другой.
— Черт бы ее побрал! Я ведь сказал ей, что прощаю ее ложь!
Кустистые седые брови герцога взлетели вверх.
— Ложь? О чем ты толкуешь?
Грэлэм понял, что ему не избежать исповеди. Он опустился на, стул с высокой спинкой, стоявший напротив кресла герцога, и принялся подробно, ничего не пропуская, рассказывать обо всех событиях, происшедших за последние несколько месяцев в Вулфтоне. Когда рыцарь закончил свой рассказ, герцог молчал несколько минут.
— Странно, — сказал он наконец, — я был склонен думать, что Дайнуолд де Фортенберри — безжалостное, похотливое животное и что даже с благородной леди должен вести себя как с девкой. Но это не важно. Почему, милорд Грэлэм, ты не веришь своей жене?
— Видите ли, милорд герцог, — Грэлэм помедлил, сам удивляясь тому, что собирался сказать, — я пришел к выводу, что все это не имеет никакого значения. Больше не имеет значения.
В этот момент в первый раз за все время Грэлэм вдруг осознал, что, возможно, Кассия говорила ему правду.
— Отлично. Я мог бы добавить, что, возможно, ты видел Бланш такой, какой она хотела тебе казаться. Я лучше тебя знаю эту леди, и у меня сразу возникло ощущение, что что-то тут не так.
На самом деле герцог понятия не имел о том, что было, в этом заключении правдой, а что ложью, но он подслушал королеву Элинор, говорившую о том, как недоброжелательна была Бланш к Кассии.
Грэлэм пожал плечами.
— Я приехал сюда не затем, чтобы обсуждать тяготы своего брака, милорд герцог. Она моя жена и останется ею, каковы бы ни были ее чувства.
— А каковы твои чувства, милорд?
— Я, черт возьми, вообще не желаю больше об этом говорить! Может быть, я паду мертвым на вашем распрекрасном турнире. В таком случае вы можете взять Кассию в жены, если считаете ее образцом всех добродетелей!
Герцог только улыбнулся, удовлетворенный тем, что увидел. Они продолжали обсуждать план Эдуарда, потом приступили к великолепной трапезе, доставившей удовольствие обоим. Герцог предложил Грэлэму воспользоваться услугами девушки-служанки и оставить ее ночевать в своей постели, если пожелает, но, к его удовлетворению, Грэлэм отказался.
«Да, — размышлял герцог, — чем суровее и неподатливее воин, тем глубже он увязает в трясине чувств».
Грэлэм провел в крепости герцога неделю. Все это время они обсуждали предстоящий турнир, но ночью, оказавшись в своей постели в одиночестве, Грэлэм не мог изгнать из своей памяти образ Кассии. Он почти чувствовал нежность ее стройного тела, почти слышал ее страстный шепот и крики и ощущал нежный аромат ее женственности. Временами рыцарь порывисто садился в постели, тело его было напряжено от желания, от потребности обладать ею, и руки вцеплялись в одеяло. Грэлэм даже подумывал о том, чтобы утолить свои желания в обществе девицы, которую ему предлагал герцог. Но нет, качал он головой в темноте, его страсть могла удовлетворить только одна женщина. Это открытие его удивило и в то же время принесло ему великое облегчение и умиротворение. «Я люблю ее». Грэлэм принялся смеяться, впервые за все это время увидев себя глазами Кассии. Сегодня нежным и любящим, завтра грубым и неумолимым, ничего не прощающим. Как же она могла полюбить его, если он обращался с ней подобным образом? Де Моретон содрогнулся, вспомнив, как много дней назад овладел ею силой. И все же она простила его. «А ты, ты, сукин сын, ты был столь великодушен, что предлагал ей свое прощение!»
Грэлэм вскочил с постели и, обнаженный, принялся шагать по комнате, потом подошел к окнам, закрытым ставнями, рванул их и глубоко вдохнул морозный ночной воздух. Луна на черном небе казалась серебряной лучиной и, должно быть, была видна столь же хорошо из Вулфтона, как и отсюда. «Думаешь ли ты обо мне, Кассия? Гневаешься ли на меня? Я снова завоюю тебя, как только вернусь в Вулфтон».
Обязанностью, долгом женщины было сдаваться и уступать, правом мужчины — требовать и властвовать. Почти тридцать лет своей жизни Грэлэм об этом не задумывался, не задумывался о том, что у женщин тоже есть желания, потребности, чувства. В том числе и физические потребности! И то, что он удовлетворял их, еще больше убеждало его в своей власти над ней. Он похолодел от мысли о том, каким болваном, каким ослом он был, как глупо себя вел с ней. Убедив себя, что еще не все потеряно, что многое можно исправить, Грэлэм несколько утешился и приободрился. Скоро он явится к ней с повинной, готовый сдаться на ее милость. И эта столь непривычная и неожиданная мысль принесла ему радость и облегчение.
Дайнуолд ехал рядом с Кассией по извилистой тропинке, поднимаясь к воротам замка Бельтер. Они часто останавливались по пути: Дайнуолд не хотел слишком утомлять Кассию. Он чувствовал, как ее напряжение все усиливается, все растет по мере приближения к замку ее отца.
— Не волнуйся так, цыпленочек, — сказал он нежно, — все будет хорошо. Вот увидишь.
«Нет, — думала Кассия, — теперь никогда и ничего не будет хорошо». Она представила, каково было отчаяние Итты, когда та обнаружила ее исчезновение из замка Вулфтон. Правда, она попыталась объяснить свой поступок в послании своей старой няньке. Как отнесется к этому Грэлэм? Заденет ли его это? Затронет ли? Она покачала головой. Теперь это не имело значения. Она должна оставить его в прошлом и обратить свои взоры в будущее.
В послеполуденном свете солнца серая каменная громада Бельтер казалась безжизненной и безмолвной. Кассия старалась убедить себя, что рада вернуться домой. Она смотрела на голые ветви деревьев, по которым карабкалась в детстве, на глубокие бойницы в стене, идущей от северной башни, где она играла столько лет назад. Что скажет ее отец? Будет ли он настаивать, чтобы она вернулась к Грэлэму? Кассия вздрогнула, представив, что такое возможно.
Наконец она остановила лошадь перед массивными воротами.
Здесь я тебя оставлю, цыпленочек, — сказал Дайнуолд. — Я не собираюсь дожидаться, пока твой отец поблагодарит меня или, напротив, изрубит мою голову, как кочан капусты. Ведь в конце концов я не твой уважаемый супруг.