— Доверяй я вам, знай, что вы будете обращаться со мной с такой же увлеченностью и э-э-э… почтением и уважением, как я с вами, с готовностью отдался бы на вашу волю, и поверьте, искренне наслаждался бы. Вы знаете, конечно, что лучший способ приобрести мастерство и умение — неутомимо практиковаться.
— Мужчины не доверяют женщинам.
— Опять банальность? Господи, Джинни, когда вы начали стричь всех мужчин под одну гребенку? Или это возраст сказывается? Старые девы обычно очень ехидны.
— Ха! Вы сами сказали, что ни один уважающий себя мужчина не будет иметь со мной дела, хотя я строю превосходные корабли, всего лишь потому, что я женщина, пусть это и не имеет ничего общего с делом. Ну а теперь, может, все-таки развяжете меня? Мне холодно.
Алек оглядел ее в последний раз, медленно, долго, начиная с пальцев на ногах, и закончив, уже вечность спустя, бровями.
— Хорошо, — наконец согласился он и, развязав запястья, опустил ей руки и начал массировать их. Потом подтянул одеяло до талии. — Твои груди не замерзли.
— Неправда! Откуда вы знаете?
— Соски гладкие и мягкие. Если бы тебе было холодно, они сморщились бы и затвердели… и… словом, ты понимаешь.
Кроме того, у тебя великолепные груди. Они вдохновляют меня. Хочется произносить речи!
— Ваши речи невыносимо бесстыдны и непристойны.
Джинни вздернула одеяло к подбородку, и Алек одарил ее укоризненно-страдальческим взглядом.
— Прости, но я не нахожу в твоих грудях ничего непристойного или бесстыдного. Ты не должна так оскорблять себя, Джинни.
— Вы достаточно наказали меня, барон. А теперь я хочу домой.
Алек воздел глаза к небу:
— Я дарю женщине наслаждение, а она называет это наказанием. Я пою дифирамбы ее груди, а она считает меня бесстыдным. Мужчина старается и старается, а женщина постоянно недовольна.
— Я не жалуюсь.
— Нет, — согласился он, задумчиво глядя на Джинни. — Не жалуетесь.
Мозес взглянул сначала на барона, а потом на маленькую девочку, точную его копию, стоявшую рядом и державшую отца за руку.
— Сар! Лорд Шерард, входите, cap… ax да, и маленькая леди тоже, cap!
— Доброе утро, Мозес.
— Ну а кто эта маленькая леди? Нашли ее под капустным листом, cap? Господи, что за прелестная крошка!
— Это моя дочь Холли. Холли, милая, это Мозес. Он управляет хозяйством Пакстонов, и делает это превосходно.
Холли посмотрела на высокого худого чернокожего человека:
— У тебя смешные волосы. Такие закрученные, и жесткие, и похожие на перец. Можно я их потрогаю?
— Да, маленькая леди, конечно, можете.
Алек кивнул, и Мозес подхватил Холли на руки. Малышка с уморительной серьезностью рассматривала негра несколько минут, коснулась пальчиком волос, сначала нерешительно, потом все более уверенно, даже слегка потянула. И, улыбнувшись, заключила:
— Это великолепно, мистер Мозес. Хотела бы я такие же волосы!
— Вы милая добрая крошка, — объявил дворецкий, — но бьюсь об заклад, папа любит ваши волосы такими, какие они есть.
— Кто это к нам пришел?
Алек обернулся к Джеймсу Пакстону:
— Доброе утро, сэр. Привел к вам в гости дочь. Холли, дорогая, познакомься с мистером Пакстоном.
Но Холли вовсе не проявила желания отпустить Мозеса.
— Здравствуйте, сэр. У вас красивый дом. Папа говорит, это георгианский стиль. Он очень отличается от наших домов в Англии.
— Сколько у вас домов, юная леди?
— Не знаю. Лучше спросить у папы.
— У нас четыре дома, — объяснил Алек.
— А у мистера Мозеса чудесные волосы.
— Я не замечал раньше, — признался Джеймс, явно ошеломленный столь неожиданным заявлением. — Однако ты права, Холли. Действительно, замечательные волосы.
Мозес обнял Холли и отдал отцу.
— Сейчас принесу вам медовые пирожные. Хотите, малышка?
— О да, мистер Мозес, очень.
Джеймс улыбнулся Алеку поверх головы девочки.
— Не собираетесь отдать ее в дипломатический корпус?
Алек широко улыбнулся.
— Папа, какие пирожные?
— Пирожные Ленни, куколка. Доверься мистеру Мозесу. Если он считает, что они тебе понравятся, значит, так тому и быть.
Алек заметил, что сегодня Джеймс передвигается очень медленно, и ему это не понравилось. Впервые со дня знакомства он осознал, что мистер Пакстон действительно не очень здоров.
Барон последовал за хозяином в гостиную, показал Холли золоченую клетку и, взяв стул, уселся рядом с Джеймсом.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Возраст, мальчик мой, — улыбнулся Джеймс. — Отвратительное состояние… правда, быть мертвым в тысячу раз хуже. Пока жив.
— Джинни дома?
— Да, как ни странно. Она обычно уходит едва не на рассвете. Но Мозес говорил что-то насчет того, что она подвернула ногу. Вряд ли это может быть правдой, однако посмотрим. Ваша дочь — настоящая красавица и похожа на вас как две капли воды. Ничего не взяла от матери.
Алек взглянул на Холли, которая в этот момент очень осторожно, очень нерешительно трогала пальчиком искусно вырезанный насест в клетке.
— Видите ее сосредоточенное выражение? Она целиком поглощена тем, что делает. Иногда ее мать была такой же. Холли — самое главное, что есть у меня в этом мире.
— Ее мать умерла при родах?
— Да.
— Совсем как моя жена. Проклятые доктора. Казалось бы, должны знать, что делать, если случается что-то неладное, суметь помочь больному. Я просто теряю рассудок от бешенства при одной мысли об этом. Бедная Мэри. Годы, которые мы могли бы провести вместе, счастливые годы…
Джеймс замолчал, и в этом молчании Алек почувствовал боль, уже не столь острую, притупившуюся с годами, однако так и не исчезнувшую. Он снова взглянул на Холли. Благодарение Богу, она выжила!
— Простите за нытье. Совсем превратился в назойливого старого дурака.
— Доброе утро, отец. Барон, здравствуйте.
Алек неожиданно почувствовал, как тревожно забилось сердце при звуках голоса Джинни. Какой сухой, официальный тон!
Улыбнувшись, он медленно обернулся, признавшись наконец себе, честно и откровенно, что привел Холли в качестве отвлекающего средства. Значит, он все-таки не последний осел, слава Богу.
— Здравствуйте, Джинни. Вы действительно вывихнули ногу? Просто поверить невозможно.