— И это все твои предки? — благоговейно пролепетала она.
— Эти люди на стенах? Не имею ни малейшего понятия. Возможно. Выглядят они достаточно высокомерно.
Джинни заставила себя улыбнуться, поскольку сзади шла миссис Брит.
Спальня баронессы оказалась смежной с покоями хозяина, и именно в эту большую полутемную комнату привела экономка Джинни. Обстановка была слишком вычурной, чересчур женственной на вкус Джинни: повсюду — в обоих, коврах и занавесях преобладали персиково-голубые тона. В комнате стоял затхлый запах, очевидно, здесь давно никто не жил.
Алек стоял рядом с Джинни, замечая, что она застыла от напряжения, неподвижна, словно ледяная статуя, и не вполне понимая причины этого напряжения. Вероятно, все очень просто — ей не нравится комната. Насколько он помнил, ее спальня в Балтиморе была обставлена совершенно иначе.
— Пойдем лучше в мою спальню, дорогая, — весело предложил он. — Посмотрим, может, она тебе придется больше по вкусу. Кто знает, вдруг ты решишь разделить ее со мной?
Последовало нечто вроде неодобрительного фырканья, исходящего от миссис Брит, зато жена одарила Алека полным облегчения взглядом.
Алек, конечно, оказался в совершенно новой комнате, никогда раньше не виденной, в атмосфере, которую он никогда раньше не ощущал. Это приводило в расстройство, сбивало с толку, чтобы не сказать больше.
С пола до середины стены шли панели из красного дерева. Шторы из тяжелого золотистого бархата свисали с окон. Мебель в испанском стиле выглядела тяжелой, темной и слишком солидной. С первого взгляда обстановка возбуждала неприязнь, невыносимо угнетала и давила, Алек вспомнил все, что читал об испанской инквизиции, и поинтересовался про себя, уж не был ли его отец ее рьяным последователем.
— Господи, — прошептала Джинни почтительно, — это напоминает мне картину одного испанца, Франсиско Гойи, которую я видела в доме мистера Толливера в Балтиморе. Здесь ужасно мрачно, Алек.
— Тогда тебе придется все переменить и приказать отделать ее заново, как посчитаешь нужным, а заодно и свои покои. Но ты можешь забыть о своей комнате и просто жить со мной.
«И это, — подумал Алек, видя, какой радостью зажглись ее глаза, — поможет жене привыкнуть к новому положению и незнакомому дому».
Джинни казалось, что она попала в иной мир, мир богатства и роскоши, подобострастной угодливости, где слуги не знают, как угодить хозяевам. Даже зная, что баронесса — по рождению — обыкновенная, жалкая уроженка колоний, они относились к ней с подобающей почтительностью и обращались не иначе как «миледи». Все вокруг говорило не только об огромном состоянии, привилегиях и аристократизме, но и о существовании многих поколений людей с врожденным чувством благородства и собственного достоинства.
И Алек, даже ничего не помнивший из прошлого, вошел в этот мир совершенно естественно, без малейшей заминки, обращаясь с окружающими и с теми, кто служил ему, с обычным природным обаянием и любезностью. Слуги ему поклонялись, ловили малейшее слово, готовы были за него в огонь и воду и были безусловно и полностью преданны.
Через день после приезда Алек отправился к поверенному и на обратном пути, проезжая через Сент-Джеймс-стрит, заметил леди, махавшую ему очаровательным зонтиком. Алек недоуменно пожал плечами. Что ей нужно? Может, просто замерзла?
День был холодный, хотя и безветренный, однако ледяная сырость пробирала до костей, а на нем было неимоверно теплое пальто. Алек обнаружил, что гардероб в спальне набит одеждой, которая пришлась ему по вкусу. Во всем этом была явная, хотя и незлая ирония, заставившая его улыбнуться, что за последнее время случалось нечасто.
Натянув поводья, он снял бобровую шапку и поклонился:
— Добрый день. Как поживаете?
Дама оказалась высокой рыжеволосой красавицей с полной грудью и страстными сверкающими глазами. Должно быть, необузданна и самозабвенна в постели. Алек не знал, почему так решил, но был уверен, что это правда. Может, он спал с ней?
— Алек! Наконец-то вы дома! Вернулся, скиталец! Сколько же времени прошло, дорогой мой! Чудесно! Приходите ко мне сегодня вечером. Всего-навсего небольшой званый вечер, но соберутся все ваши друзья.
— У него такой вид, словно он не узнает тебя, Эйлин.
— Какой вздор, Коки, — резко бросила Эйлин, поворачиваясь к своему спутнику, поистине примечательному представителю противоположного пола, в чудовищно огромном галстуке, доходившем едва ли не до ушей, сиреневых утренних бриджах и блестящих ботфортах. Пальто отливало бледно-желтым. Видение было настолько впечатляющим, что Алек поморщился. Он не знал, кто стоит перед ним, но мгновенно уверился, что этот молодчик — фат чистейшей воды.
— Коки, — произнес он вслух, слегка кланяясь.
— Приходите, старина. Эйлин по-прежнему живет на Клейборн-стрит, номер семь.
— Я всем расскажу, что вы вернулись в Лондон.
Алек кивнул. Позже он решит, под каким предлогом отказаться от визита. Сейчас у него и без того много проблем, и все не слишком приятные. Нужно привести в действие план, и не один.
Час спустя Алек сидел за обеденным столом напротив жены в маленькой круглой комнате, на редкость теплой, уютной и уединенной. Джинни не сводила глаз с мужа:
— Что, Алек? Что сказал твой адв… поверенный?
— Его зовут Джонатан Рейфер, и он знает меня едва ли не с пеленок. Большой друг покойного отца. Его жена даже прислала мне сливовый торт, по словам мистера Рейфера, мой любимый, — угрюмо сообщил Алек и, подцепив на вилку ломтик ветчины, стал задумчиво жевать, оглядывая маленькую комнату. Изящная мебель. Интересно, кто обставлял ее? — Ты не хотела бы обедать в парадной столовой? — осведомился он у Джинни.
— Она слишком холодна и велика для нас двоих.
На этот разумный довод ответа у него не нашлось.
— Поверенный… мистер Рейфер, что он сказал, Алек?
— Что кто-то замыслил недоброе. Сэр Эдуард Мортимер, местный судья, утверждает, что поджог — работа недовольных мной арендаторов. Будто именно они убили управляющего и сожгли дом. Дня через два я уезжаю в Каррик-Грейндж, чтобы самому докопаться до сути дела. К сожалению, мистер Рейфер не ездил туда и пересказал все, что случилось, со слов сэра Эдуарда. Не знаю, сколько времени пробуду там, но…
— Холли и я, естественно, едем с тобой.
— Я не инвалид, Юджиния!
— Нет, но не в этом дело. Где ты остановишься в Нортумберленде? Где будешь жить? В разоренной спальне? Кто позаботится о твоем обеде? Кто проследит за тем, чтобы дом перестроили и обставили заново?
Джинни осеклась, поняв, что зашла слишком далеко. Она действительно намеревалась заняться всем, что успела перечислить, но не была уверена, как отнесется к этому Алек. Более того, все это не имело никакого значения. Она просто не могла вынести мысли о разлуке.