— Я слушала, как Мэри Роуз читала Рори историю лисенка Ренара.
— Это его любимая книга, — сообщил Тайсон, проводя пальцами по гладкому заветренному серому камню. — Но при этом Мэри Роуз должна читать ему только на латинском. До чего же странно. Мы живем в современном мире, и все же двое моих сыновей и жена знают латынь. Уму непостижимо. Но, дорогая малышка…
— Я хотела уйти, но она стала читать ему про петуха Шантеклера, — быстро перебила Мегги. — Мэри Роуз умеет даже кукарекать на латинском.
— Рори только четыре года. Он еще даже не может сказать по-латыни сколько ему лет.
— Еще скажет! — рассмеялась Мегги. — Подожди года два и увидишь. Сам знаешь, насколько умна Мэри Роуз, и, кажется, она начинала учить латинский в возрасте Рори.
Тайсон молча любовался дочерью, которая пошла внешностью в Шербруков: те же светлые пряди в каштановых волосах, переливающиеся всеми оттенками от белых до рыжеватых, и голубые глаза цвета летнего неба. Копия своего отца, только черты гораздо тоньше. И подбородок более упрямый. Что же до темперамента… если дочь считала нужным сделать что-то, никто на свете не мог ее остановить. Никакие убеждения, никакие уговоры не действовали. Страстный характер. Слишком страстный. Для нее не существует оттенков: только черное и белое.
Он вспомнил, как Мегги в три года увидела на Хай-стрит старую миссис Макгрилли, нагруженную множеством свертков, и попыталась ей помочь. Поняв, что для этого у нее не хватит сил, она немедленно вызвала из трактира двух мужчин и перепоручила им проводить старушку. Один из помощников был настолько пьян, что то и дело ронял пакеты, и Мегги его журила.
Тайсон улыбнулся, несмотря на серьезность положения. Да, его Мегги знала только одно направление — вперед. Совсем как ее тетка Синджен. И сейчас она хотела идти вперед по жизни рука об руку с лордом Ланкастером.
— А ты не знал, что Алек, когда вырастет, хочет стать пруссаком Гебхардом Лебрехтом фон Блюхером [6] ? — продолжала Мегги. Поверишь ли, он даже не может выговорить правильно это имя, не то что написать. Заставлял меня играть роль Наполеона бессчетное число раз. Преследовал меня по всему кладбищу и загонял на колокольню. Потом находил и объявлял, что не собирается отправлять меня на Эльбу, а отошлет в такое место, где я сгнию заживо. В бессрочном изгнании. Он так и сказал, «в бессрочном».
У Тайсона дрогнуло сердце. Что-то хорошее, доброе расцвело в нем при сладостных воспоминаниях о маленькой Мегги, ухитрявшейся сунуть носик во все городские дела, приложить ушко к каждой двери и высказать свое мнение на каждой церковной службе. И эта малышка обожала его с той самой минуты, как вышла из материнского чрева и улыбнулась отцу.
— Он вечно гоняется за мной и за Мэри Роуз, — подтвердил Тайсон с доброй улыбкой, сжимая руки дочери. Сильные трудолюбивые руки, красивые длинные пальцы… — Мегги, — осторожно начал он, — тебе всего девятнадцать лет, и ты провела в Лондоне только один сезон. Всю остальную жизнь ты прожила в Гленклоуз-он-Роуэн.
— Но я каждый год езжу в Шотландию, папа.
— Верно.
Мегги вдруг повернулась к нему и твердо сказала:
— Ладно, я готова ко всему, что ты собираешься мне сообщить. Давай, папа, выкладывай. Что случилось? Что ты узнал про Томаса?
— Не пойми меня не правильно, — медленно выговорил Тайсон. — Мне нравится Томас Малком. Он спас жизнь Рори, мы с доктором просто убеждены в этом. Томас — обаятельный молодой человек и кажется умным, сообразительным и надежным. Судя по тому, что я слышал от лондонского агента твоего дяди Дугласа, он не был нищим даже до того, как отец умер и оставил ему наследство. Его деловые интересы касаются преимущественно Италии, где он быстро разбогател, основав судоходную компанию. Я не смог найти ничего компрометирующего. Мало того, он даже предложил дать мне денег на приданое для тебя. Я, естественно, отказался. Ты не придешь к мужу с пустыми руками. Пусть у тебя не столько денег, как у тети Синджен, но и приданое не настолько уж маленькое. Во всяком случае, лорд Ланкастер не ищет выгоды в браке.
— Тогда в чем же дело?
— Видишь ли, Мегги, если отбросить финансовые вопросы, получается, что мы знаем лорда Ланкастера всего два месяца или того меньше. Я знал его отца и не питал к нему особой неприязни. Он был скрытен, очень скуп и ни о ком не сказал доброго слова. Вряд ли я легко доверился бы подобному человеку. Но ты все это знаешь. Старый граф развелся с женой и выкинул ее вместе с наследником из Боуден-Клоуз. До его смерти никто из них там не показывался. Я слышал сплетни о второй жене и, возможно, о втором ребенке, но понятия не имею, правда ли это.
— Все это ни малейшим образом не чернит Томаса.
— Конечно.
— Томас сказал, что отец с матерью поссорились так сильно, что дело дошло до разрыва. Она взяла сына и уехала. О разводе он не упоминал, а я не захотела совать нос в его дела. Он не любит говорить об этом. По-моему, его ужасно ранила эта история.
— Я тоже спрашивал Томаса. Он сказал мне почти то же самое, причем таким бесстрастным тоном, что у меня сердце сжалось.
— Бедный Томас. Он признался, что был свидетелем самых непристойных скандалов между родителями, и хотя за эти годы несколько раз виделся с отцом, встречи никогда не происходили в Боуден-Клоуз. Все это очень грустно. По-моему, он в конце концов возненавидел отца. Тот никогда не приезжал к нему в школу, где Томас провел почти всю юность, и они встречались только в Лондоне, в одном из отцовских клубов. Я знаю, что Томас трудно сходится с людьми, что вполне естественно. И повторяю, он тяжело ранен, не физически, а душевно. Правда, не признается в этом. Просто делает вид, что ему все равно. Может, после нескольких лет супружеской жизни он приучится доверять мне больше. Станет делиться тревогами, радостями или поведает старые тайны, которые когда-то так его обижали. Знаю только, что он очень чувствителен. Ты не видел его лица, когда все боялись, что Рори умрет. Но все же недоверие к людям очень глубоко в нем укоренилось. Подобные вещи требуют немало времени, папа. Я ощущаю, что Томас Малком — человек высоких принципов. Порядочный человек. Он сказал, что хочет жениться на мне, потому что я заставляю его смеяться. Не могу найти причины лучше.
— Неужели? По-моему, в таких случаях признаются в любви.
— Почему-то, — медленно начала Мегги, глядя на красивую старую колокольню и всеми силами души желая, чтобы мистер Питерс именно в этот момент зазвонил в колокол, — я не могу представить, что он говорит эти слова, по крайней мере сейчас. И учти, что я тоже не сказала, что люблю его.
Мегги немного помолчала, глядя на сцепленные руки, и Тайсон мог бы побиться об заклад, что Джереми все еще сидит у нее в голове, а возможно, и в сердце. Проклятие!
— Да, Томас теперь смеется чаще, а улыбается почти все время. Никогда не забуду, как мы впервые веселились от души. Он издавал какие-то скрипучие звуки, словно сам удивлялся, что способен на нечто подобное. С тех пор он научился смеяться, папа.