Теперь Мальверн полностью принадлежал Эрику. Больше не придется спорить с отцом из-за всякой малости, которую ему вздумается совершить, он здесь господин и повелитель, только его слова имеют вес. Никто не может перечить ему.
Эрик посмотрел на свою жену Сарлу, считая, что ему следует от нее избавиться, иначе у него не будет наследника. Впрочем, можно оставить Сарлу при себе и узаконить кого-нибудь из внебрачных сыновей, например Кенну, рожденного от Кейлис, крепкого восьмилетнего мальчика, удивительно похожего на самого Эрика в том же возрасте. Разумеется, Сарла никогда не скажет и не сделает ничего такого, что бы дало Эрику повод отослать ее к родителям. Сарла давно уже превратилась в тень, в кроткого послушного ребенка, чье тело все еще тешило Эрика, хотя и не слишком, потому что она лежала точно мертвая, застывшая, тихая, позволяя мужу проделывать с ней все, что ему вздумается. Эрик частенько намеренно причинял Сарле боль, надеясь услышать от нее крик – пусть это будет хотя бы крик боли, если не наслаждения.
Запах оленины показался ему чересчур сильным. Эрик поморщился. Когда мама готовила жаркое из оленины, над очагом поднимался божественный аромат, мясо не заглушало запахи кореньев, трав. Что тут поделаешь? Сарла никогда не научится готовить так, как мама.
* * *
Сарла выдала Ларен два одеяла и, как всегда тихо, велела ей лечь поближе к очагу, поскольку ночь ожидалась холодная, а в очаге дотлевали угольки, и рядом с ним она не будет мерзнуть. Что касается Клива, то ему Сарла просто вручила одеяла и сказала:
– Где захочешь спать, там и ложись, – и она улыбнулась ему.
Клив изумленно оглядел хрупкую женщину, стоявшую перед ним. Она что, не заметила шрам, пересекавший его лицо? Почему она так приветливо улыбается? Может быть, плохо видит? Клив молча кивнул в ответ, принимая из ее рук одеяло.
– Сарла!
Сарла быстро подняла голову и увидела рядом мужа – он стоял подбоченившись, его красивое лицо выражало нетерпение. Вот так всегда – ничем она не может ему угодить. Впрочем, Сарла не упрекала мужа, знала, что не умеет вести хозяйство так, как это делала его мать. Правда, Тора никогда не ругала ее, обращалась с ней по-доброму, не то что Эрик. Сарла тяжело вздохнула и вся съежилась. Эрик хотел, чтобы жена шла в постель к нему, а она вовсе этого не хотела. Часто он оставлял ее в покое, уходил к своим женщинам. Этому Сарла тоже не радовалась, и все же, думала она, лучше спать одной, нежели лежать на спине, чувствуя, как он протискивается внутрь нее, потея от напряжения и издавая омерзительное урчание. Сарла опустила голову, боясь встретиться с кем-нибудь взглядом, понимая, что все мужчины догадываются, зачем муж зовет ее. Сарле было нестерпимо стыдно.
– Сарла! – еще раз позвал ее Эрик, в голосе его уже звучала угроза. – Немедленно приходи в мою спальню.
Теперь это была его спальня, а не “их”. Все изменилось в Мальверне. С тех пор как умер его отец, Мальверн принадлежал Эрику, и Эрик с радостью называл себя хозяином, ему нравилось ощущать на языке вкус этого слова. Теперь и спальня родителей досталась ему. Наверное, Меррик будет спать в прежней комнате своего старшего брата?! Он еще ничего не говорил об этом. Похоже, Меррик пока и не думал, как устроиться, – он слишком поглощен своим горем. А сама Сарла? Она и живет здесь только потому, что замужем за Эриком. Скорее всего, он не станет отсылать ее. Чего ради? Перед мысленным взором женщины предстала мыза ее родителей, находящаяся немного к северу от Вестфольда. Сарла содрогнулась, словно вновь увидев, как отец наматывает на широкую ладонь свой кожаный ремень, как мать наклоняется, обнажив спину, как ремень раз за разом опускается на белую кожу, и наконец мать падает и остается лежать. Тогда отец оборачивается к дочери, и на лице его хищный оскал. Сарла задрожала всем телом. Нет, уж лучше Эрик. Даже хорошо, что у него есть другие женщины, зато он меньше пристает к ней и почти не бьет.
Сарла медленно подошла к мужу, остановилась перед ним, по-прежнему не поднимая головы.
Пальцы Эрика сомкнулись на ее руке повыше локтя:
– Сегодня ночью я хочу тебя, – произнес он. Ларен, нахмурившись, наблюдала за этой парой. Таби сказал ей:
– Папа и мама Меррика умерли, как и наши папа и мама. Он очень грустит, правда, Ларен?
– Да, очень. Он так надеялся увидеться с ними, – Ларен припомнила, что Меррик рассказывал ей об охватившем его недобром предчувствии, и подивилась, что оно было не напрасно.
Ларен принялась раскатывать одеяла, готовя постель на гладко утоптанном земляном полу. Подняв голову, она обнаружила, что Таби нет рядом. Девушка успела только заметить, как он миновал большие дубовые двери дома. Ларен хотела окликнуть брата, но, зная, что многие из обитателей Мальверна уже улеглись спать на скамьях или на полу, закутавшись с головой в одеяла, не стала шуметь. Она просто поднялась и пошла искать брата.
Таби нашел Меррика у ограды – он стоял там тихо, замерев, погрузившись в себя. Закинув голову, Меррик глядел вверх, на алмазную россыпь небесных звезд. Весь мир вокруг затих. Широкая гладь вод, почти вплотную подходивших к дому, покрытые лесом горы по ту сторону фьорда – все притаилось и казалось зловещим.
– Мне так жаль, что они умерли, – произнес Таби, обращаясь к широкой спине человека, которому он теперь верил больше, чем всем, кого знал в своей недолгой еще жизни, всем, кроме Ларен.
Меррик обернулся и посмотрел на малыша. Слова застревали у него в горле, он чувствовал, как быстро становятся влажными его щеки, но не устыдился слез. Скорбь Меррика была глубока, и горе казалось еще непривычным.
– А я не помню ни папу ни маму, – подумав, добавил Таби. – Я был маленьким, когда они умерли, но Ларен рассказывает мне о них. Ларен хорошо рассказывает, правда?
– Правда.
– Иногда Ларен тоже плачет, как и ты. Я спрашивал ее, отчего, а она говорит, потому что помнит маму и папу и любит их так сильно, будто они живы и она может до них дотронуться, и от этого ей и хорошо, и больно. Я не знаю, как это получается.
Меррик теперь знал, как это получается. Он молча нагнулся и поднял Таби на руки, унес его к старому дубу, столь же древнему, как и скалы, в которые врезался фьорд. Здесь Меррик сел, прислонившись к дереву, по-прежнему прижимая мальчика к груди и легонько поглаживая Таби по спине, словно утешая.
Меррик заговорил негромко, каждое слово давалось ему с трудом:
– Мне посчастливилось, я прожил с родителями много лет, но оттого их смерть еще тяжелей для меня, ибо они были для меня не только родителями, но и лучшими друзьями, которым я мог доверить все самое дорогое в жизни. Отец мой был очень горд, но любил своих детей и берег жену и никогда не поступал жестоко, никого не обижал только ради того, чтобы"" выплеснуть свой гнев.
– Значит, он похож на тебя, – пробормотал Таби, опуская голову на плечо Меррика.
Меррик улыбнулся, легонько целуя пушистую макушку.
– Я мог бы гордиться собой, если б стал похожим на отца, – ответил он, – и моя мама тебе тоже понравилась бы, Таби. Все дети льнули к ней, всех она поровну оделяла своей любовью и заботой. Она была сильной, горячей женщиной, и отец никогда не пытался превратить ее в слабое подчиненное существо.