– Что?
– В теннис играешь?
– Нет.
– Придется научиться, дорогая, – с нажимом заметил дядя Роберт. – Это сейчас очень модно.
– Она играет на пианино, – с гордостью заявил вдруг Харрисон.
– Нет, не играю, – выпалила Мэри Роуз, сжав пальцы мужа. – То есть я хочу сказать, что не музицирую в Англии, – пояснила Мэри Роуз и снова сдавила руку Макдональда.
– Ладно, – согласился он. – Будем считать, что ты не играешь на пианино в Англии.
Мэри Роуз немного успокоилась.
Она вспомнила, как они с Адамом играли в четыре руки. Когда один из них фальшивил, оба смеялись. Иногда Мэри Роуз нарочно убыстряла темп, стараясь закончить свою партию раньше. Это было чудесное время, и ее теперешний отказ сесть за инструмент являлся всего лишь попыткой защитить собственное прошлое. Если бы кто-нибудь из ее английских родственников принялся вышучивать ее технику игры или ее музыкальные способности, Мэри Роуз сочла бы это насмешкой над своим старшим братом, а этого она не допустит. Пока что тетушка Лилиан находила какие-нибудь изъяны во всем, что делала Мэри Роуз. Молодая женщина старалась быть вежливой, поскольку ей хотелось, чтобы ее отец и тетка были счастливы. Однако ни к чему лишний раз становиться объектом замечаний или недовольства.
За какую-нибудь неделю ее словно подменили. Если сразу после своего приезда она горела желанием как можно больше рассказать отцу о братьях, то теперь она не хотела, чтобы ее новые родственники что-либо знали о ее старой семье. Она изо всех сил старалась защитить Клэйборнов от мелких укусов, которые так и сыпались в их адрес.
Внезапно ей захотелось убежать в свою комнату и написать братьям длинное письмо. Впрочем, Мэри Роуз прекрасно понимала, что не сможет покинуть гостиную, и потому решила терпеливо дожидаться окончания ужина.
Она никак не могла приспособиться к новому распорядку дня. Мэри Роуз привыкла вставать с рассветом, а в девять или в десять часов вечера ложиться спать. Выяснилось, однако, что в это время в Англии люди даже не помышляют о сне. Когда наконец в половине десятого слуга зазвонил в колокольчик, приглашая всех к столу, Мэри Роуз почувствовала, что сейчас заснет у всех на глазах. Тетушка Лилиан столько раз толкала молодую женщину локтем в бок, что Мэри Роуз не удивилась бы, обнаружив у себя синяки.
После ужина мужчины задержались в столовой, чтобы попить кофе, женщины же перешли в гостиную чаевничать. Мэри Роуз так хотелось спать, что она с трудом отдавала себе отчет в собственных действиях. Встав из-за стола вместе с тетушкой Лилиан, она взяла свою тарелку, чтобы отнести ее на кухню, и уже потянулась было за прибором тетушки Барбары, как вдруг поняла, что в очередной раз проштрафилась. На лице Лилиан застыла гримаса ужаса. Мэри Роуз быстро поставила тарелку, выпрямилась и медленно направилась прочь. Лицо ее горело огнем. Элеонора подошла к ней и взяла ее под руку, стараясь утешить.
– Не смущайся, – прошептала она. – У тебя все прекрасно получается. Нет, я серьезно. Улыбайся, Мэри Роуз… то есть Виктория. На нас все смотрят. Правда, твоя тетушка Лилиан чудесная женщина?
– Почему ты считаешь ее чудесной? – спросила Мэри Роуз. Элеонору так и распирало от радостного возбуждения.
– Твоя милая тетушка решила, что мне тоже не мешает обновить гардероб. Не могу же я ходить рядом с тобой по городу, одетая в какие-то отрепья. Завтра с меня будут снимать мерку.
Выходя из комнаты, Мэри Роуз взглянула на мужа. Он улыбнулся ей, но как только лакей затворил двери столовой, лицо его приобрело мрачное выражение.
– Перестань сверлить меня взглядом, Харрисон, – сказал лорд Эллиот, опередив его. – Я знаю, тебе не нравится, что мои сестры все время одергивают Викторию. Но ты и сам прекрасно понимаешь, что у них самые лучшие намерения. Негоже, чтобы твоя жена тушевалась, когда придет время представить ее обществу.
Не дожидаясь ответа Харрисона, Эллиот промолвил:
– Я уже просил тебя о помощи, а теперь я готов умолять тебя. Есть вещи, в которых я считаю необходимым проявить настойчивость. Поскольку речь идет о счастье моей дочери, я убежден, что цель полностью оправдывает средства. Ты сотворил чудо, сынок. А теперь позволь мне быть ее отцом. Позволь мне решать, что для нее хорошо, а что плохо. Не надо бороться с нами, ее родственниками. Помоги нам! Если ты примешь нашу сторону, Виктория очень быстро ко всему приспособится. Она не хочет смотреть правде в глаза и признать, что она не та, кем себя считала. Когда вы остаетесь с ней наедине, ты по-прежнему называешь ее Мэри Роуз?
– Да.
– Но ее зовут Виктория, – напомнил Роберт. – Она должна привыкать к этому имени.
– Она не ребенок, – возразил Харрисон. – И сама в состоянии разобраться, кто она такая.
– Разве ты не слышал, что она сказала сегодня вечером? – спросил Роберт. – Она собирается вернуться в Америку.
Эллиот кивнул:
– Моя дочь только-только приехала и уже говорит о возвращении в Штаты. Я не хочу терять ее снова. Пожалуйста, помоги мне, Харрисои.
Макдональда сильно потрясли слова Эллиота. Тем не менее у Харрисона не поворачивался язык ответить лорду согласием.
– Я сделаю все, чтобы моя жена была счастлива, – пообещал он. – Но я бы еще раз посоветовал вам не запрещать ей говорить о братьях. Она должна чувствовать связь между собой и ими, сэр.
– Почему ты сомневаешься в советах специалистов? – изумился Эллиот. – Кендлтон с Уэллсом не новички в своем деле. Я буду очень благодарен тебе, если ты уговоришь мою дочь отказаться от идеи об отъезде и остаться здесь.
Харрисон почувствовал себя в ловушке. Интуиция подсказывала ему, что Эллиот идет неверным путем: ведь и врачи иногда ошибаются.
Макдональд любил Мэри Роуз такой, какая она есть. По этой самой причине между ним, Харрисоном Макдональдом, и лордом Эллиотом назревал конфликт. Ситуация была чертовски сложной, и Харрисону оставалось лишь догадываться, как тяжело приходилось Мэри Роуз. Но разве он, будучи ее мужем, не обязан помочь ей приспособиться к новой жизни?
Разговор за столом переключился на другие темы. Мужчины еще долго сидели в столовой. Мэри Роуз, не в силах сдерживаться, то и дело зевала, к вящему неудовольствию тетушки. Наконец, незадолго до полуночи, ей разрешили уйти к себе.
Молодая женщина, однако, поняла, что не сможет уснуть, не пообщавшись предварительно со своими братьями и с мамой Роуз. Усевшись за роскошный стол, она написала два длинных письма и присоединила к ним объемистое послание для Корри.
На ее подушке вновь появилась свежая роза с длинным стеблем. Мэри Роуз решила, что не станет спрашивать мужа, отчего это он вдруг стал таким романтичным, поскольку он наверняка начнет втолковывать ей, что цветок – всего лишь обычный знак внимания.
Что ж, когда-нибудь она узнает правду, а пока эта таинственность ей даже нравилась. Мэри Роуз неприлично громко зевнула и улеглась в постель. Через несколько секунд она уже спала, сжимая в одной руке медальон, присланный ей когда-то мамой Роуз, а в другой – подаренную Харрисоном розу.