Так он оставил своим солдатам только две возможности: или сражаться и победить, или – умереть. И в это время, когда он приготовил приказ, с немецких самолетов сбрасывали листовки с фотографией его сдавшегося в плен сына! Он никогда не любил его и, конечно же, сразу поверил: волчонок решил отомстить за постоянные унижения, за отцовское пренебрежение, за арест родственников его матери – Сванидзе... Теперь он ненавидел все, что связано с предателем. И всех Сванидзе.
Так что не случайно в следующем месяце, 20 августа, был расстрелян Алеша Сванидзе – дядя «изменника».
Совершила непоправимую ошибку и Мария.
Аллилуева-Политковская: "Маме с оказией привезли письмо от Марии Анисимовны. В нем было написано, что она находится в лагере, там ей очень плохо и она умирает. Когда у Сталина было хорошее настроение, мама дала ему это письмо. Он прочитал и сказал: «Женя, чтобы вы никогда больше этого не делали»...
К тому времени он уже прочел дневник Марии, и мысль, что «наблюдавшая его» родственница решила воспользоваться своим открытием и просить Женю, привела его в ярость. Это его вечное грозное: «Сталина обмануть захотели!»
Он позволял интригу только себе. И решил вопрос, как всегда, кардинально: все ненавистные Сванидзе должны исчезнуть! Мария и Марико Сванидзе, сестра Алеши, были расстреляны в начале 1942 года.
Да, он поверил в измену сына. И когда немцы через Красный Крест начали переговоры об обмене Якова, он попросту не ответил на предложение.
В частях распространяли слух: когда Сталину предложили обменять его сына на пленного фельдмаршала, он сказал: «Солдата на фельдмаршала не меняю». Пусть знают: для Сталина все равны. Сын его – всего лишь один из солдат, и все солдаты его сыновья. Но были созданы несколько диверсионных групп, которые должны были выкрасть Якова из плена или убить, чтобы немцы перестали его использовать. Все они погибли.
Согласно его приказу, попавшим в окружение надлежало «сражаться до последней возможности, пробиваться к своим, а тех, кто предпочтет сдаться в плен, уничтожать всеми средствами, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственных пособий и помощи».
И в лубянскую тюрьму отправилась Юлия Мельцер – жена его сына-"изменника", мать его внучки. Ее выпустят через два года, когда он окончательно узнает: сын не предавал. Но это будет потом... а тогда, в страшные дни, глава Политуправления армии Мехлис создал версию, которая распространялась в частях: сын Сталина доблестно сражался, не имея никаких привилегий, был ранен и попал в плен. Немецкие листовки – всего лишь пропаганда.
В своем личном архиве он сохранил документы – доказательства невиновности его несчастного сына. Например, письмо, которое получил Василий и тут же передал отцу: «Дорогой Василий Иосифович! Я полковник, который был у вас на даче с Яковом Иосифовичем в день его отъезда на фронт. 12 июля, без боеприпасов, полк был брошен в бой... с вдесятеро превосходящим противником... Командир дивизии... уехал с поля боя на танке. Проезжая мимо Якова Иосифовича, он даже не поинтересовался его судьбой... Иван Сапегин, командир 303 легкого артполка»...
И вскоре он знал: придуманная его пропагандой версия оказалась... истиной! Его сын был до конца верен долгу.
Из воспоминаний Жукова: «Я спросил: „Товарищ Сталин, я давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?“ На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом: „Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его. Душегубы. По наведенным справкам, держат они его изолированным от других военнопленных и агитируют за измену Родине“. Помолчав, твердо добавил: „Яков предпочтет смерть измене Родине...“ Сидя за столом, Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде».
После победы он узнал все окончательно – ему тогда переслали текст допроса Якова, захваченный в Германии.
Из протокола допроса Я. Джугашвили в штабе командующего авиацией 4-й армии. 18 июля 1941 года:
"– Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?
– Я вынужден... Нас окружили. Это вызвало такую панику, что все разбежались. Я находился в это время у командира дивизии в штабе... Я побежал к своим, но в этот момент меня позвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться к своим. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы испугались, и я остался один... Если бы мои красноармейцы отступали, если бы я увидел, что моя дивизия отступает, я бы сам застрелился, так как отступать нельзя... Но это были не мои солдаты, это была пехота... Я хотел бежать к своим... В деревне я обменял у одного крестьянина одежду. Я отдал военную и получил гражданскую... Я зашел в избу, крестьянин говорит: «Уходи сейчас же, не то мы донесем на тебя». Крестьянка прямо плакала, говорила, что убьют ее, детей, сожгут ее дом... Выхода не было. Я увидел, что окружен, идти некуда, я пришел и сказал: сдаюсь...
– Красное правительство главным образом состоит из евреев?
– Все это ерунда, болтовня. Они не имеют никакого влияния. Напротив, я лично, если хотите, сам могу вам сказать, что русский народ всегда питал ненависть к еврейству... О евреях я могу только сказать, что они не умеют работать... Главное, с их точки зрения, – это торговля.
– Известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка?.. Ведь Каганович тоже еврей?
– Ничего подобного. Она была русской... Что вы там говорите?! Никогда в жизни ничего подобного не было! Его первая жена была грузинка, вторая – русская, вот и все.
– Разве фамилия его второй жены не Каганович?
– Нет, нет, это все слухи, чепуха!.. Его жена умерла... Аллилуева. Она русская. Человеку 62 года. Он был женат. Сейчас нет...
– Насчет того, что сжигают все запасы в местах, которые оставляют. Это же ужасное бедствие, которое постигает все население... Считает ли он это правильным?
– Скажу откровенно, я считаю...
– Известно ли вам, что мы нашли письмо... от русского офицера, там есть фраза: «Я прохожу испытание, как младший лейтенант запаса. Я хотел бы поехать осенью домой, но это удастся только в том случае, если этой осенью не будет предпринята прогулка в Берлин. 11 июня 1941 года. Виктор».
И допрашивающий записывает первую реакцию Якова: "Читает письмо и бормочет про себя «черт возьми».
– Действительно ли были такие намерения?
– Нет, не думаю, – отвечает Яков осторожно".
В заключение он говорит: «Мне стыдно перед отцом, что я остался жив».
Сталин не мог предать гласности этот допрос сына. В протоколе – настроение 1941 года, когда немцы еще недавно были союзниками. Во время войны он создал новый образ немца-зверя, сам разговор с которым являлся предательством. Сын прав: стыдно, что он остался жив. И это понял, когда дошел до него приказ о попавших в плен, подписанный отцом. Это был приказ – умереть.