Яковлев идет «ва-банк». Недалеко от Омска, у станции Люблинская, он останавливает поезд, отцепляет паровоз и вместе с телеграфистом направляется в пекло – в Омск.
Из воспоминаний Яковлева:
«Как только вагон остановился [и мы вышли на перрон] нас окружила густая масса людей».
Он стоял один посреди вооруженной толпы, наэлектризованной слухами об изменнике. Он был совсем рядом с гибелью, но сколько раз это уже бывало в его жизни...
«Я объявил, перекрикивая толпу: „Я – чрезвычайный комиссар ВЦИК Яковлев! Мне нужно увидеться с Председателем Омского Совета!“
И тут впервые за всю поездку ему повезло...
«Председателем Омского Совета оказался мой друг Косарев... Я узнал своего старого товарища, с которым мы когда-то были вместе в партийной школе в Италии... Я в общих чертах обрисовал ему события и попросил его поехать вместе со мной на телеграф: там мы вызовем Свердлова, от которого, во-первых, я получу дальнейшие инструкции, а, во-вторых, Косарев поймет, что я действую согласно предписаниям Центра... Пока мы неслись на телеграф, всюду видели вооруженные отряды».
Итак, ему удалось убедить старого друга, но... На телеграфе Яковлев узнал, что зря рисковал жизнью. К тому времени уже закончился длинный телеграфный разговор Екатеринбурга с Москвой. На первую екатеринбургскую телеграмму Москва ответила как должно: Свердлов сообщил, что Яковлев едет на восток... согласно его распоряжению!
Но Голощекин знает: надо быть энергичным. Надо до конца быть настойчивым.
И он был. До конца. Последовала грозная телеграмма уральцев: «Письмом 9 апреля товарищ Свердлов заявил, что Романов будет перевезен в Екатеринбург, сдан под ответственность Облсовета. Видя, что сегодня поезд ускользает с Урала по неизвестным нам причинам... мы сообщили Свердлову. Его ответ нас чрезвычайно удивил. Оказывается, Яковлев гонит поезд на восток согласно его распоряжению и он просит Яковлеву не чинить препятствий...»
И далее уральцы уже угрожали. Прямо угрожали.
«Единственный выход из создавшегося положения – отдать в Омск в адрес Яковлева распоряжение направить поезд обратно в Екатеринбург, в противном случае конфликт может принять острые формы, ибо мы считаем, что гулять Николаю по сибирским дорогам не нужно, а он должен находиться в Екатеринбурге под строгим надзором».
Да, они были настойчивы. Теперь Свердлову можно было уступить.
И Москва соглашается, конечно, «при условии, что все будет сделано для безопасности Романовых», что даны будут «соответствующие гарантии». Гарантии тотчас были даны.
И когда Яковлев усадил своего телеграфиста за аппарат, из Москвы пришло распоряжение Свердлова: «Немедленно двигаться в Тюмень обратно. С уральцами договорились. Приняли меры, дали гарантии...»
Яковлев ошеломлен: значит, все напрасно. Он начинает длинный телеграфный разговор с Москвой. Он сообщает сведения, которые вполне дают основания Свердлову отказать Екатеринбургу: «Несомненно, я подчинюсь всем приказаниям Центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю своим долгом еще раз предупредить Совнарком, что опасность вполне основательная... Есть еще одно соображение: если вы отправите багаж в Симский округ (это уфимская губерния – родина Яковлева. – Э.Р.), то вы всегда свободно можете его увезти в Москву или куда хотите. Если же багаж будет отвезен по первому маршруту (т. е. Екатеринбург. – Э.Р.), то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить... Так же, как не сомневаемся в том, что багаж всегда в полной опасности. Итак, предупреждаем вас в последний раз и снимаем с себя всякую моральную ответственность за будущие последствия...»
Но, к изумлению Яковлева, Свердлов глух: решение Москвы – прежнее. Яковлев должен доставить Семью в Екатеринбург.
На том же паровозе возвращается на поезд Яковлев. Поезд начинает двигаться обратно.
Из дневника Николая: «16 апреля. Утром заметили, что едем обратно. Оказалось, что в Омске нас не захотели пропустить, зато нам было свободнее, даже гуляли два раза: первый раз вдоль поезда, а второй довольно далеко в поле, вместе с самим Яковлевым. Все находились в бодром настроении...»
Николай был «в бодром настроении», ибо он еще не знал истинной причины поворота поезда. От него ее скрыли. Из «Записок» Матвеева: «Поворот объяснили повреждением одного из мостов».
И Николай продолжал верить – они едут в Москву. Путешествие на воле продолжается, а это означало, что у него будут столь любимые им прогулки. «С самим Яковлевым» – как не без усмешки записал он в дневнике.
Они шли вдоль вагона и разговаривали. О чем? О власти? О толпе? О революции? Или на любимую тему Николая: ссорятся люди, досаждают друг другу, а вокруг прекрасная мудрая жизнь деревьев, зеленого простора и вечного неба с вечными облаками.
Так закончилась последняя прогулка на воле последнего царя.
Но, проснувшись утром, Николай все понял... Он увидел по названиям станций: приближались к Екатеринбургу...
Яковлев приказал опустить занавески на окнах: он не сомневался, как их встретит столица Красного Урала. Догадывался и царь. Уже на подъезде к городу в поезде произошла удивительная сцена. Матвеев увидел, как в его купе зашел Николай и вскоре оттуда вышел: царь жевал черный хлеб. Увидев Матвеева, Николай смущенно обратился к нему.
Из «Записок» Матвеева: «Простите, Петр Матвеевич, я у вас без разрешения отломил кусок черного хлеба...» Я предложил Романову белой булки, которую ребята купили на одной из станций, так как знал, что горбушка хлеба, лежавшая на столике, была суха до чрезвычайности, я ее собирался выбросить на станции собакам...»
Император Всероссийский, грызущий горбушку черного хлеба, предназначенную собакам?..
Нет, другой и совсем несентиментальный смысл был в этой сцене...
«Я посмотрел на Романова и увидел, что он сильно взволнован и грызет сухую корку больше от волнения...»
Да, чем ближе к Екатеринбургу, тем больше он волновался... Он не хотел пугать Аликс и наверняка ее успокаивал... Но Матвееву он сказал правду.
«Николай сказал: „Я бы поехал куда угодно, только не на Урал... Судя по газетам, Урал настроен резко против меня...“
Он все еще надеялся, что «хорошие стрелки» из старой охраны что-то предпримут.
В 8 часов 40 минут утра вагон остановился среди бесконечных путей станции «Екатеринбург-1». Поезд стоял за несколько путей от ближайшей платформы.
Из-за опущенных занавесок царь увидел: несмотря на ранний час, платформа была заполнена бушующей толпой.
ИПАТЬЕВСКИЙ ДОМ ЖДАЛ ИХ...
Ранним утром 30 апреля шоферу гаража Уралсовета Федору Самохвалову велели подать мотор к дому на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка. Дом этот прежде принадлежал инженеру Ипатьеву, но совсем недавно по приказу Уралсовета хозяину дома было предписано освободить свой дом. Здание обнесли высоким забором и поставили охрану. И вскоре по городу распространился удивительный слух; в этом охраняемом доме будет жить Царская Семья.