— Вы не должны так говорить, мистер Слейтер, тем более[ — полицейскому. В прессу это пока не просочилось, но нож, найденный на трупе, действительно похож на тот, каким убили Мика Гордона. Пока никто из свидетелей не вспомнил, что видел Липски вблизи места преступления, однако у нас есть и орудие, и мотив. Он хотел отомстить.
— Дело, стало быть, закрыто? — небрежно поинтересовался Гейб.
— Прежде чем закрыть дело, необходимо привести все в порядок. Во всяком случае, я всегда поступаю именно так. В данном случае у меня есть еще вопросы, на которые мне хотелось бы знать ответ.
— Так задавайте.
— Вы хорошо знали Липски?
— Нет. Он достался мне вместе с фермой.
Услышав это, Росси улыбнулся.
— Любопытное заявление.
— Когда ферма перешла ко мне, — пояснил Гейб, — я оставил всех, кто захотел остаться. Никто из работников не был виноват, что Канингему не повезло в покер.
Заинтригованный, Росси постучал кончиком карандаша по обложке своего блокнота.
— Так, значит, это правда? А я-то думал, что это… гм-м… местный фольклор. Но мы, пожалуй, все-таки не будем особо останавливаться на том, что подобная сделка не совсем укладывается в рамки законов штата.
— Не будем, — согласился Гейб.
— Что ж, если вы не знали Липски, в таком случае я, с вашего разрешения, еще раз побеседую с вашим тренером и другими работниками. Мне хотелось бы найти человека, который знал его более или менее близко, и спросить, не задумывался ли Липски о самоубийстве.
— Вы хотите, чтобы я поверил, будто Липски покончил с собой? — Гейб почувствовал, как гнев вспыхнул в нем с новой силой, грозя смести на своем пути все воздвигнутые им барьеры. — Из-за чего? Совесть замучила? Это чушь, лейтенант. Липски скорее стал бы выступать на Бродвее, чем сунул в рот ствол или голову в петлю.
— Вы сказали что совсем не знали его, мистер Слейтер.
— Зато я знаю этот тип людей. — Гейб подумал, что его самого воспитывал достойный представитель этой породы. — Они обвиняют кого угодно — только не себя. И никогда не отваживаются на последний решительный шаг, потому что всегда все рассчитывают. Они пьют, мошенничают, болтают о больших делах, но никогда — никогда! — не убивают сами себя.
— Интересная теория. — Росси и сам думал примерно так же. — Так вот, Липски не стрелялся и не вешался. Он просто выпил коктейль из смеси джина и еще какого-то вещества, которое, как мне сообщили, называется ацепромазин. Да… — Лейтенант заглянул в блокнот. — Именно ацепромазин. Вам известно, что это такое?
Ответ Гейба был довольно сдержанным.
— Это вещество используется в качестве транквилизатора, чтобы успокаивать лошадей.
— Да. Примерно так мне и сказали. Кстати, я всегда думал, что если лошадь ломает ногу, то ее пристреливают.
— Посторонний шум нервирует зрителей, — сухо сказал Гейб. — К тому же не каждый перелом бывает фатальным. Даже если лошадь сломает ногу, это не значит, что она больше ни на что не годна. Ногу можно залечить, после чего лошадь может снова участвовать в скачках. Или использоваться в качестве матки или производителя. Только в безнадежных случаях ветеринар делает лошади инъекцию этого препарата. Говорят, лошадь при этом не испытывает никакой боли… Хотел бы я знать, откуда это стало известно, — задумчиво закончил он.
— Да, у Липски, по крайней мере, этого не спросишь. Кстати, у вас на ферме хранятся запасы этого препарата?
— Как я уже сказал, им распоряжается ветеринар. Никто из коневладельцев не станет усыплять лошадь просто из прихоти, лейтенант.
— Конечно, вы правы. Ведь лошадь — это не только живое существо, но и объект для вложения денег. И каких денег!..
— Вот именно, — холодно подтвердил Гейб. — Вам приходилось когда-нибудь видеть, как это бывает?
— Нет.
— Бывает, лошадь спотыкается на дорожке и падает. Жокей летит черт знает куда, скакун в панике пытается подняться, отовсюду сбегаются грумы, тренеры… В эти мгновения не имеет никакого значения, чья это лошадь… она принадлежит всем. Потом зовут ветеринара, и, если ничего нельзя сделать, он усыпляет лошадь. Все это, разумеется, делается за особой ширмой, а не на глазах у всего стадиона.
— А вы… вам когда-нибудь приходилось терять лошадь подобным образом?
— Да, один раз. Это было примерно год назад, во время утренней тренировки. Кстати, утренние работы гораздо опаснее, чем собственно скачка. Жокеи не так внимательны, не так собранны, да и лошади тоже…
Гейб вздохнул. Он все еще помнил охватившее его тогда ощущение беспомощности и бессильный гнев.
— Это была очень одаренная кобыла, настоящая красавица. Я назвал ее Дама Бубей. Когда все было кончено, грум рыдал, как ребенок. Кстати, это был Мик. — Гейб с трудом подавил желание сжать руки в кулаки. — Так что если кто-то прикончил Липски тем же способом, каким мы усыпляем лошадей, то я скажу вам, лейтенант: он этого не заслуживал.
— Вы все еще ненавидите его, мистер Слейтер?
— Да, лейтенант. — Глаза Гейба стали непроницаемыми, а взгляд — неподвижным. — Вы хотели спросить меня, не я ли убил Липски, так? Я вынужден сказать — нет, но я не уверен, каким бы был мой ответ, если бы я, зная то, о чем вы рассказали мне сегодня, нашел его первым.
— Знаете, мистер Слейтер, вы мне нравитесь.
— В самом деле?
— Да. — На лице Росси появилась редкая гостья — улыбка, которая плохо шла к его малоподвижному лицу. — Некоторые люди ходят вокруг да около, некоторые начинают запинаться, некоторые потеют от страха. Но не вы. — Лейтенант снял с брючины невидимый глазу волосок. — Вы ненавидите этого сукиного сына и, представься вам возможность, без колебаний убили бы его. И вы не боитесь открыто сказать мне об этом. Я не только восхищаюсь вашей искренностью, мистер Слейтер, но и верю вашим словам.
Он поднялся.
— Разумеется, вы могли меня и надуть, но если вы побывали в мотеле, то рано или поздно я об этом узнаю. То, что вы будете и дальше пользоваться полной свободой, меня не слишком волнует, поскольку я все время нахожусь где-то поблизости и в случае необходимости успею предпринять контрмеры. — Он смерил Гейба еще одним внимательным взглядом. — Но я уверен, что вы ни при чем. Стоило Липски увидеть вас в дверной глазок, и он забаррикадировался бы в своем номере и до последнего держал оборону. Так вы не будете возражать, если я пойду и переговорю с вашими людьми?
— Нисколько. — Лейтенант прекрасно знал дорогу, и Гейб остался сидеть в своем кресле. Закрыв глаза, он сосредоточился на упражнении из йоги, последовательно расслабляя один задругам шейные позвонки.
Гейб дал Росси час, после чего сам вышел к конюшням. Атмосфера здесь была сильно наэлектризована, а в воздухе витали запахи волнения и страха, как бывает всегда, когда смерть, о которой обычно не думаешь, вдруг оказывается совсем близко. Тем не менее стоило Гейбу появиться, как работники прекратили сплетничать и взялись за работу.