– Трудно поверить, что людей, умеющих делать такие вещи, называли дикарями. И не так уж давно, если судить по фильмам с Джоном Уэйном. Хотя мои предки тоже были дикарями, тоже разукрашивали себя в разные цвета перед битвой. Больше всего они любили голубой цвет. Цвет моря. Я ведь из их рода. – Она критически осмотрела стоящего перед ней джентльмена, одетого с иголочки, и добавила:
– Впрочем, и вы тоже.
– Я слышал краешком уха, – доверительно ответил он, – что на протяжении столетий эти обычаи постепенно отмирали. Во всяком случае, у большинства. Лично я давно уже не испытываю тягу вымазывать себя голубой краской. Хотя женщины делают это до сих пор.
Она весело рассмеялась, он в который уже раз взглянул на часы.
– Ваши работы мы поместили на втором этаже. Он направился к лестнице, Мегги пошла за ним.
– Почему именно на втором? – поинтересовалась она у его спины.
Он остановился, подождал, пока она поравнялась с ним на ступеньках. В голосе у него слышалось нетерпение, когда он отвечал ей, продолжая подниматься по лестнице.
– Хочу, чтобы выставка, подобная вашей, стала не только показом работ, но и, как теперь говорят, общественным мероприятием. Презентацией. Посетители лучше воспринимают искусство, когда чувствуют себя несколько более свободными, даже расслабленными, если хотите. Это мое убеждение, рожденное из немалого опыта. – Он снова остановился, взглянул на нее. – Вы чем-то озабочены?
– Только тем, чтобы люди смотрели мои работы серьезно, а не с бутербродом в зубах и рюмкой виски в руке. Чтоб это не было похоже на вечеринку с танцами.
– Уверяю вас, те, кто придет, танцевать не будут. И, вообще, стратегия и тактика – моя забота, мисс Конкеннан. Мы уже говорили об этом.
Они подошли к прикрытой двери, Роган распахнул ее и отступил назад, пропуская Мегги вперед.
Войдя в дверь, Мегги чуть не лишилась дара речи от неожиданности. Перед ней была огромная комната, над которой нависал купол яркого, но мягкого света. Он лился на темный отполированный пол, и в нем создавалось почти зеркальное отражение тех изделий, что были отобраны Роганом для показа и стояли на стендах. Нет, не на стендах – на мраморных пьедесталах на уровне глаз смотрящих.
В самых сокровенных своих мечтах она не могла вообразить, что творения ее рук могут так выглядеть – великолепно, грандиозно, чувственно.
На самых высоких постаментах стояло всего двенадцать работ. Ловкий ход, мысленно одобрила Мегги, потому что это сразу обратит на них особое внимание. А в центре зала, как блестящий холодный айсберг с огненной сердцевиной, высилась ее последняя работа – «Сдача»… «Капитуляция»… «Поражение»…
Она почувствовала тупую боль в сердце, оглядывая это произведение. Кто-то, возможно, купит его, увезет с собой. Купит, поторговавшись с Роганом, украдет у нее, украдет из ее жизни.
Да, за то, что хочешь чего-то большего, нужно непременно платить потерей того, что уже имеешь. Или потерей самого себя. Такова жизнь.
Молча шла она по залу, шаги ее отдавались гулким эхом. Засунув руки в карманы, Роган следовал за ней.
– Самые маленькие вещи, – объяснял он, – выставлены в верхних гостиных. Так мы называем те небольшие залы. Обстановка там более скромная. Мы… – Он внезапно замолчал, прошипев что-то сквозь зубы. Какого черта! Она даже головы не повернет к нему. Для кого, собственно, он все это долдонит? Чего ей надо? Чем опять недовольна? С неохотой он все же добавил:
– Как я уже, кажется, говорил, на выставке будет небольшой ансамбль. Струнный. Шампанское и бутерброды. – Последние слова он произнес с некоторым вызовом.
– Да, да, конечно, – рассеянно отвечала Мегги. Она стояла спиной к нему, не понимая, почему в такой необычный для нее момент, в этом величественном зале, уставленном ее работами, ей так хочется лишь одного – плакать.
Роган заговорил снова:
– Я попрошу вас присутствовать при открытии. Хотя бы недолгое время. Можете, если не хотите, не говорить и не делать ничего, что как-то потревожило бы вашу авторскую неприкосновенность.
Сердце у нее билось так сильно и громко, что она не уловила раздражения в его тоне.
Она тихо сказала:
– Все это выглядит… – И замолчала, потому что не могла подобрать нужное слово. – ..Красиво, – наконец нашлась она. – Все это очень красиво.
– Красиво? – удивленно переспросил он.
– Да. – Она повернулась к нему, глаза у нее были расширены. Впервые за долгие годы она испытывала чувство страха. – У вас превосходный художественный вкус.
– Вы очень любезны, Маргарет Мэри. Благодарю вас на добром слове. Должен признаться, понадобилось всего три недели плюс немало усилий около десятка высококвалифицированных специалистов-музейщиков, чтобы все стало выглядеть «красиво».
Нетвердой рукой она провела по волосам. Почему он все время недоволен ею? Разве не понимает, что она просто лишилась дара речи от всего увиденного, что совсем выбита из колеи и трясется, как кролик, убегающий от собачьей своры?
– Что вы хотите, чтобы я сказала вам, Роган? – произнесла она дрожащим голосом. – Я сделала свою работу и отдала вам. Вы сделали свою, использовав то, что получили. Нас обоих следует поздравить. А теперь давайте пойдем наверх.
Она направилась к дверям, но он преградил ей путь. Ярость, написанная на его лице, была так явственна, так сильна, что Мегги не удивилась бы, если все ее стекло превратилось бы сейчас в мельчайшую разноцветную пыль от его взгляда.
– Вы… Вы – неблагодарная крестьянка, – прошипел он.
– Я? Крестьянка? – Она была в полном смятении – напугана, сбита с толку, но и возмущена. – В этом вы совершенно правы, Суини. Считаете меня неблагодарной, потому что я не падаю к вашим ногам и не целую ваши модные ботинки? Если так, то вы тоже правы. И я, в свою очередь, не ожидаю от вас ничего большего, чем то, что написано в вашем поганом контракте с его муторными пунктами. А там ничего не сказано о взаимной благодарности и целовании ботинок.
Она чувствовала, что сейчас разрыдается – жгучие слезы подступили к глазам, – и если она немедленно не уйдет отсюда, то они хлынут потоком, а грудь разорвется от стонов. В отчаянном порыве убежать она толкнула его, но он схватил ее за плечи, удержал и резко повернул к себе.
– Впрочем, я всего ожидал от вас, мисс Конкеннан, – сказал он все с той же яростью. – И этого тоже.
– Прошу прощения, – раздался голос от двери. Там стоял только что вошедший Джозеф Донахоу. – Я прервал вашу беседу?
То, что представилось его глазам, вызвало у него несказанное удивление и не меньший интерес. Его босс, всегда такой выдержанный и хладнокровный, с разъяренным лицом стоял напротив маленькой женщины, глаза которой были полны угроз, а кулаки, казалось, готовы нанести смертельный удар.
– Совсем нет, Джозеф. – Колоссальным усилием воли Роган подавил желание отшвырнуть Мегги, сопроводив это действие соответствующими словами, и спокойно отпустил ее плечо, отступив назад и моментально обретя свойственное ему самообладание. – Мы как раз обсуждали с мисс Конкеннан некоторые условия контракта. Познакомьтесь, пожалуйста. Мегги Конкеннан. Джозеф Донахоу, хранитель галереи.